Когда это ужасное убѣжденіе пронизало мою душу, я снова попытался крикнуть; и на этотъ разъ попытка удалась. Долгій, дикій, безконечный крикъ или вой агоніи огласилъ тишину подземной ночи.
— Эй! эй! что такое! — раздался въ отвѣтъ чей-то грубый голосъ.
— Что за чертовщина! — крикнулъ другой.
— Вылѣзай отсюда! — подхватилъ третій.
— Что вы тамъ воете, точно влюбленная кошка? — сказалъ четвертый; затѣмъ меня безъ всякихъ церемоній схватили и принялись трясти какіе-то субъекты очень неотесаннаго вида. Они не разбудили меня — я и безъ того проснулся — но вернули мнѣ обладаніе памятью.
Это происшествіе случилось подлѣ Ричмонда въ Виргиніи. Въ сопровожденіи одного друга, я предпринялъ охотничью экскурсію по берегамъ Джэмсъ-Райверъ. Вечеромъ насъ захватила буря. Небольшая баржа, нагруженная садовой землей, стоявшая на якорѣ у берега, оказалась единственнымъ нашимъ убѣжищемъ. За неимѣніемъ лучшаго, мы воспользовались имъ и провели ночь на баржѣ. Я занялъ одну изъ двухъ каютъ, — а можно себѣ представить, что такое каюта баржи въ шестьдесятъ или семьдесятъ тоннъ. Въ той, которую занялъ я, постели вовсе не было. Наибольшая ширина ея равнялась восемнадцати дюймамъ; столько же она имѣла въ высоту, отъ пола до потолка. Мнѣ стоило не малаго труда залѣзть въ нее. Тѣмъ не менѣе, я заснулъ крѣпко; и все мое видѣніе — такъ какъ это не былъ сонъ или кошмаръ — явилось естественнымъ результатомъ моего положенія, обычнаго направленія моихъ мыслей и обстоятельства, о которомъ я уже упоминалъ: неспособности собраться съ мыслями, а особенно овладѣть памятью долгое время послѣ пробужденія. Люди, которые трясли меня, были хозяева баржи и работники, нанятые для выгрузки. Запахъ земли исходилъ отъ груза. Повязка подъ челюстями былъ шелковый платокъ, которымъ я обвязалъ голову за неимѣніемъ ночного колпака.
Во всякомъ случаѣ, пытка, которую я испытывалъ, по крайней мѣрѣ, въ теченіе нѣкотораго времени, была ничуть не меньше мукъ погребеннаго заживо. Она была ужасна, — невыразима; но нѣтъ худа безъ добра: самая чрезмѣрность страданія вызвала въ душѣ моей неизбѣжную реакцію. Мой духъ окрѣпъ, — успокоился. Я уѣхалъ за-границу. Предался физическимъ упражненіямъ. Дышалъ чистымъ воздухомъ полей. Сталъ думать о другихъ предметахъ, кромѣ смерти. Разстался съ медицинскими книгами. «Бухана» я сжегъ. Пересталъ читать «Ночныя мысли», всякую ерунду о кладбищахъ — бабьи сказки — въ родѣ той, которую сейчасъ раз-
