снѣ, приведу для примѣра только одно. Мнѣ казалось, будто я впалъ въ каталептическій сонъ, болѣе глубокій и продолжительный, чѣмъ обыкновенно. Вдругъ ледяная рука коснулась моего лба и нетерпѣливый невнятный голосъ шепнулъ мнѣ «вставай!»
Я сѣдъ на кровати. Тьма была кромѣшная. Я не могъ разсмотрѣть фигуру того, кто разбудилъ меня. Не могъ вспомнитъ, когда со мной случился припадокъ, и гдѣ я нахожусь. Между тѣмъ какъ я сидѣлъ неподвижно, стараясь собраться съ мыслями, та же холодная рука крѣпко схватила меня немного повыше кисти, нетерпѣливо тряхнула мою руку, и тотъ же дрожащій голосъ прошепталъ:
— Вставай! Вѣдь я же велѣлъ тебѣ вставать.
— А кто ты такой? — спросилъ я.
— У меня нѣтъ имени въ тѣхъ областяхъ, гдѣ я обитаю, — печально отвѣчалъ онъ, — я былъ смертный, теперь я духъ. Я былъ безжалостенъ, теперь я сострадателенъ. Ты чувствуешь, что я дрожу. Мои зубы стучатъ не отъ холода этой ночи, этой безконечной ночи. Но это отвратительное зрѣлище невыносимо. Какъ можешь ты спокойно спать? Крики этой агоніи не даютъ мнѣ покоя. Я не въ силахъ выносить это зрѣлище. Вставай! Пойдемъ, я открою передъ тобой могилы. Это-ли не зрѣлище скорби, смотри!
Я взглянулъ, и невидимая фигура, все еще державшая меня за руку, открыла передо мной могилы всего человѣчества. Изъ каждой исходилъ слабый фосфорическій свѣтъ гніющихъ тѣлъ, такъ что я могъ разсмотрѣть глубочайшіе склепы и увидѣлъ скорченные трупы въ ихъ печальномъ и торжественномъ снѣ, въ обществѣ могильнаго червя. Но увы! Спящихъ оказалось на много милліоновъ меньше, чѣмъ такихъ, которые вовсе не спали; отовсюду долетали звуки слабой борьбы, чуялось общее тоскливое безпокойство, изъ бездонныхъ колодцевъ доносился печальный шорохъ савановъ, да и тѣ, кто лежалъ спокойно, въ большей или меньшей степени измѣнили неловкія и искусственныя позы, въ которыхъ были погребены. И снова голосъ шепнулъ мнѣ:
— Это-ли, о, это-ли не зрѣлище скорби? — Но прежде чѣмъ я успѣлъ что-нибудь отвѣтить, фигура выпустила мою руку, фосфорическій свѣтъ угасъ, могилы разомъ захлопнулись и изъ нихъ вырвался отчаянный вопль множества голосовъ: — Это-ли, о, Господи, это-ли не зрѣлище скорби!
Эти ночные кошмары оказывали ужасное вліяніе и на часы моего бодрствованія. Мои нервы совершенно разстроились и я сдѣлался жертвой безпрерывнаго страха. Я боялся ѣздить верхомъ, гулятъ, боялся всякаго развлеченія, ради котораго нужно было выходить изъ дома. Я не рѣшался оставить общество лицъ, которымъ были извѣстны мои припадки, такъ какъ, случись подобный припадокъ
