моего пріѣзда, слегла (ея братъ съ невыразимымъ волненіемъ сообщилъ мнѣ объ этомъ ночью), — такъ что я, по всей вѣроятности, видѣлъ ее въ послѣдній разъ.
Въ теченіе нѣсколькихъ дней ея имя не упоминалось ни Эшеромъ, ни мною. Я всячески старался развѣять тоску моего друга. Мы вмѣстѣ рисовали и читали, или я слушалъ, какъ во снѣ, его дикія импровизаціи на гитарѣ. Но чѣмъ тѣснѣе и ближе мы сходились, чѣмъ глубже я проникалъ въ его душу, тѣмъ очевиднѣе становилась для меня безнадежность всякихъ попытокъ развеселить этотъ скорбный духъ, бросавшій мрачную тѣнь на всѣ явленія моральнаго и физическаго міра.
Я вѣчно буду хранить въ своей памяти многіе возвышенные часы, проведенные мною наединѣ съ хозяиномъ Эшерова Дома. Но врядъ-ли мнѣ удастся дать точное представленіе о нашихъ занятіяхъ. Необузданный идеализмъ Эшера озарялъ все какимъ-то фосфорическимъ свѣтомъ. Его мрачныя импровизаціи врѣзались мнѣ въ душу. Помню, между прочимъ, болѣзненную, странную варіацію на дикій мотивъ послѣдняго вальса Вебера. Рисунки, создаваемые его изысканнымъ воображеніемъ, въ которыхъ съ каждымъ штрихомъ выступало что-то неопредѣленное, заставлявшее меня вздрагивать тѣмъ сильнѣе, что я не понималъ причины подобнаго впечатлѣнія, — эти рисунки (хотя я точно вижу ихъ передъ собою) рѣшительно не поддаются описанію. Они поражали и приковывали вниманіе своей крайней простотой, обнаженностью рисунка. Если когда-нибудь смертный рисовалъ идею, то этотъ смертный былъ Родерикъ Эшеръ. На меня, по крайней мѣрѣ, при обстоятельствахъ, въ которыхъ я находился, чистыя абстракціи, которыя этотъ ипохондрикъ набрасывалъ на полотно, производили невыносимо зловѣщее впечатлѣніе, какого я никогда не испытывалъ, разсматривая яркія, но слишкомъ конкретныя фантазіи Фіезели.
Одну изъ фантастическихъ композицій моего друга, не такого абстрактнаго характера, какъ остальныя, я попытаюсь описать, хотя слова дадутъ о ней лишь слабое представленіе. Небольшая картинка изображала внутренность безконечно длиннаго прямоугольнаго свода или туннеля, съ низкими стѣнами, гладкими, бѣлыми, безъ всякихъ перерывовъ или выступовъ. Нѣкоторыя детали рисунка ясно показывали, что туннель находился на огромной глубинѣ подъ землею. Онъ не сообщался съ поверхностью посредствомъ какого либо выхода; не было замѣтно ни факела, ни другого источника искусственнаго свѣта, а между тѣмъ потокъ яркихъ лучей затоплялъ все зловѣщимъ, неестественнымъ свѣтомъ.
Я уже упоминалъ о болѣзненномъ состояніи слухового нерва, благодаря которому мой другъ не выносилъ никакой музыки, кромѣ
