его близкой кончинѣ и о предполагаемомъ опытѣ. Онъ по прежнему соглашался на опытъ, даже принималъ его близко къ сердцу и уговаривалъ меня начать немедленно. При немъ находились сидѣлка и служитель, но я затруднялся начинать подобный опытъ, не имѣя подъ рукою болѣе надежныхъ свидѣтелей. Итакъ, я рѣшилъ подождать, и приступилъ къ опыту только на другой день, въ восемь часовъ вечера, когда къ больному зашелъ одинъ мой знакомый студентъ-медикъ, мистеръ Л—ль. Я хотѣлъ было дождаться врачей, но настоятельныя просьбы мистера Вальдемара и собственное убѣжденіе, что времени терять нечего, заставили меня рѣшиться.
Мистеръ Л—ль былъ такъ любезенъ, что согласился вести протоколъ опыта, — его замѣтки я и публикую теперь, мѣстами дословно, мѣстами въ сокращенномъ изложеніи.
Было безъ пяти минутъ восемь, когда я взялъ паціента за руку и попросилъ его заявить мистеру Л—лю, какъ можно яснѣе, желаетъ-ли онъ (мистеръ Вальдемаръ) подвергнуться месмерическому опыту въ своемъ теперешнемъ состояніи?
Онъ отвѣчалъ слабымъ, но совершенно явственнымъ голосомъ: «Да, я желаю подвергнуться месмеризаціи — и тотчасъ прибавилъ, — боюсь, что вы запоздаете съ опытомъ».
Между тѣмъ я началъ пассы, тѣ именно, которые въ прежнихъ моихъ опытахъ всегда дѣйствовали на него. Боковое движеніе руки вдоль его лба подѣйствовало сразу, но только въ первый моментъ: никакихъ дальнѣйшихъ результатовъ не получилось, хотя я напрягалъ всѣ свои силы. Въ десять часовъ явились доктора Д. и Ф. Я объяснилъ имъ въ немногихъ словахъ свой планъ, и такъ какъ они ничего не имѣли противъ, говоря, что больной уже кончается, — продолжалъ пассы, перемѣнивъ боковое движеніе руки на вертикальное, сверху внизъ, и уставившись въ правый глазъ больного.
Пульсъ его былъ теперь совсѣмъ незамѣтенъ, дыханіе хриплое, съ промежутками въ полминуты.
Это состояніе оставалось почти неизмѣннымъ въ теченіе четверти часа. Затѣмъ глубокій вздохъ вырвался изъ груди умирающаго, хрипы прекратились, но дыханіе еще было замѣтно, съ такими же промежутками. Конечности паціента похолодѣли какъ ледъ.
Было безъ пяти минутъ одиннадцать, когда я замѣтилъ несомнѣнные признаки месмерическаго вліянія. Стеклянный взглядъ смѣнился особеннымъ выраженіемъ внутренняго созерцанія, которое я замѣчалъ только у сомнамбуловъ и насчетъ котораго невозможно ошибиться. Нѣсколько быстрыхъ боковыхъ пассовъ вызвали дрожаніе вѣкъ, какъ у засыпающаго, — спустя минуту глаза совсѣмъ закрылись. Я, однако, не удовлетворился тѣмъ, но продолжалъ свои манипуляціи, напрягая всѣ силы, пока не закоченѣли
