моря на земномъ шарѣ, какъ шашки на шахматной доскѣ, утомленные спорами, соображеніями и походомъ, прибыли мы на Берендинскую станцію, гдѣ свѣтлая Лена, царица сибирскихъ рѣкъ, явилась взорамъ нашимъ во всемъ своемъ величіи. Мы привѣтствовали ее громогласнымъ—ура! Докторъ Шпурцманнъ снялъ съ шапки своего ястреба, поставилъ въ два ряда на землѣ всѣ свои чучелы и окаменѣлости, повѣсилъ барометры на деревѣ, и, улегшись на разостланномъ плащѣ, объявилъ рѣшительно, что верхомъ не поѣдетъ болѣе ни одного шагу. Я тоже чувствовалъ усталость отъ верховой ѣзды, и желалъ нѣсколько отдохнуть въ этомъ мѣстѣ. Прочіе наши товарищи охотно согласились со мною. Одинъ только достопочтенный нашъ предводитель, обербергпробирмейстеръ 7-го класса, Иванъ Антоновичъ Страбинскихъ, слѣдовавшій въ Якутскъ по дѣламъ службы, негодовалъ на нашу лѣность и понуждалъ насъ къ отъѣзду. Онъ не вѣрилъ ни сравнительной анатоміи, ни нашему изнеможенію, и все это называлъ пустою теоріею. Въ цѣлой Сибири не видалъ я ума холоднѣе: доказанной истины для него было недовольно; онъ еще желалъ знать, которой она пробы. Его сердце, составленное изъ негорючихъ ископаемыхъ веществъ, было совершенно неприступно воспламененію. И когда докторъ клялся, что натеръ себѣ на сѣдлѣ оконечность позвоночной кости, онъ и это причислялъ къ разряду пустыхъ теорій, ни къ чему не ведущихъ въ практикѣ и по службѣ, и хотѣлъ напередъ удостовѣриться въ истинѣ его показанія своей пробирною
моря на земном шаре, как шашки на шахматной доске, утомленные спорами, соображениями и походом, прибыли мы на Берендинскую станцию, где светлая Лена, царица сибирских рек, явилась взорам нашим во всем своем величии. Мы приветствовали ее громогласным — ура! Доктор Шпурцманн снял с шапки своего ястреба, поставил в два ряда на земле все свои чучелы и окаменелости, повесил барометры на дереве, и, улегшись на разостланном плаще, объявил решительно, что верхом не поедет более ни одного шагу. Я тоже чувствовал усталость от верховой езды и желал несколько отдохнуть в этом месте. Прочие наши товарищи охотно согласились со мною. Один только достопочтенный наш предводитель, обербергпробирмейстер 7-го класса, Иван Антонович Страбинских, следовавший в Якутск по делам службы, негодовал на нашу леность и понуждал нас к отъезду. Он не верил ни сравнительной анатомии, ни нашему изнеможению и все это называл пустою теорией. В целой Сибири не видал я ума холоднее: доказанной истины для него было не довольно; он еще желал знать, которой она пробы. Его сердце, составленное из негорючих ископаемых веществ, было совершенно неприступно воспламенению. И когда доктор клялся, что натер себе на седле оконечность позвоночной кости, он и это причислял к разряду пустых теорий, ни к чему не ведущих в практике и по службе, и хотел наперед удостовериться в истине его показания своей пробирною
