срединѣ пещеры. Онъ держалъ въ рукахъ два окаменѣлыя человѣческія ребра, и звонилъ въ нихъ въ знакъ радости, говоря:
— Знаете ли, баронъ, что мы совершили великій, удивительный подвигъ? Мы теперь безсмертны, и можемъ умереть хоть сегодня. Вотъ и кости предпотопной четы.... Эта кость женина: въ томъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Посмотрите, какъ она звонка, когда ударишь въ нее мужниною костью!…
Почтенный Шпурцманнъ былъ въ безпредѣльномъ восхищеніи отъ костей, отъ пещеры, отъ надписи и ея перевода. Я одушевлялся тѣмъ же чувствомъ, соображая вообще необыкновенную важность открытій, которыя судьба позволила намъ сдѣлать въ самой отдаленной и весьма-рѣдко приступной странѣ Сѣвера; но не совсѣмъ былъ доволенъ слогомъ перевода. Я намекнулъ о необходимости исправить его общими силами въ Якутскѣ по правиламъ риторики профессора Толмачева, и подсыпать въ него нѣсколько пудовъ предпотопныхъ мѣстоименій сей и оный, безъ которыхъ у насъ нѣтъ ни счастія, ни крючка, ни изящной прозы.
— Сохрани Богъ! воскликнулъ докторъ: не надобно перемѣнять ни одной буквы. Это слогъ настоящій іероглифическій, подлинно египетскій.
— По-крайней-мѣрѣ, позвольте прибавить десятокъ ископаемыхъ, окаменѣлыхъ прилагательныхъ вышеупомянутый, рѣченный, и такъ далѣе: они удивительно облагороживаютъ разсказъ, и дѣлаютъ его достойнымъ устъ думнаго дьяка.
Шпурцманнъ и на то не согласился.
Я принужденъ былъ дать ему слово, что, безъ
средине пещеры. Он держал в руках два окаменелые человеческие ребра и звонил в них в знак радости, говоря:
— Знаете ли, барон, что мы совершили великий, удивительный подвиг? Мы теперь бессмертны и можем умереть хоть сегодня. Вот и кости предпотопной четы… Эта кость женина: в том нет ни малейшего сомнения. Посмотрите, как она звонка, когда ударишь в нее мужниною костью!..
Почтенный Шпурцманн был в беспредельном восхищении от костей, от пещеры, от надписи и ее перевода. Я одушевлялся тем же чувством, соображая вообще необыкновенную важность открытий, которые судьба позволила нам сделать в самой отдаленной и весьма редко приступной стране Севера, но не совсем был доволен слогом перевода. Я намекнул о необходимости исправить его общими силами в Якутске по правилам риторики профессора Толмачева и подсыпать в него несколько пудов предпотопных местоимений сей и оный, без которых у нас нет ни счастья, ни крючка, ни изящной прозы.
— Сохрани бог! — воскликнул доктор, — не надобно переменять ни одной буквы. Это слог настоящий иероглифический, подлинно египетский.
— По крайней мере, позвольте прибавить десяток ископаемых окаменелых прилагательных: вышеупомянутый, реченный и так далее: они удивительно облагораживают рассказ и делают его достойным уст думного дьяка.
Шпурцманн и на то не согласился.
Я принужден был дать ему слово, что без
