и пустынномъ уголку жизни, мы съ радостью увидѣли свѣтлую частицу будущности, рдѣющую блѣднымъ огнемъ древесной гнили, и, при этомъ обманчивомъ свѣтѣ, пытались еще чертить обширные планы счастія—одного предоставленнаго намъ счастія—умереть вмѣстѣ!
Объѣвъ всѣ листья найденнаго нами кустарника, мы отправились искать пріюта въ новомъ нашемъ отечествѣ, и не замедлили познакомиться по-видимому съ единственною нашею соотечественницею—гіеною. Дѣло само по себѣ было ясно: или она насъ, или мы ее, должны были пожрать непремѣнно. Мой кинжалъ рѣшилъ неравную борьбу въ нашу пользу: я погрузилъ его въ разинутую пасть гіены, когда она бросилась мнѣ на грудь, и хищный звѣрь сдѣлался нашею добычею. Съ какимъ удовольствіемъ, послѣ кустарныхъ листьевъ, ѣли мы вязкое и вонючее его мясо! Мы кормились имъ восемь дней, и находили, что, съ любовью въ сердцѣ, сладка и сырая гіенина.
Отъискавъ почти у самой вершины горы большую, удобную пещеру, ту самую, на стѣнахъ, которой черчу теперь эти іероглифы, мы избрали ее нашимъ жилищемъ. Дожди, съ сильнымъ ново-южнымъ вѣтромъ, продолжались безъ умолку, и вода все-еще поднималась, поглощая по нѣскольку горныхъ вершинъ, такъ, что, на шестое утро, изъ всего архипелага оставалось не болѣе пяти острововъ, значительно уменьшенныхъ въ своемъ объемѣ. На седьмой день вѣтеръ перемѣнился, и подулъ съ новаго сѣвера, прежняго запада нашего. Спустя нѣсколько часовъ все море
и пустынном уголку жизни мы с радостью увидели светлую частицу будущности, рдеющую бледным огнем древесной гнили, и при этом обманчивом свете пытались еще чертить обширные планы счастья — одного предоставленного нам счастья — умереть вместе!
Объев все листья найденного нами кустарника, мы отправились искать приюта в новом нашем отечестве и не замедлили познакомиться, по-видимому, с единственною нашею соотечественницею — гиеною. Дело само по себе было ясно: или она нас, или мы ее должны были пожрать непременно. Мой кинжал решил неравную борьбу в нашу пользу: я погрузил его в разинутую пасть гиены, когда она бросилась мне на грудь, и хищный зверь сделался нашею добычею. С каким удовольствием после кустарных листьев ели мы вязкое и вонючее его мясо! Мы кормились им восемь дней и находили, что с любовью в сердце сладка и сырая гиенина.
Отыскав почти у самой вершины горы большую удобную пещеру, ту самую, на стенах которой черчу теперь эти иероглифы, мы избрали ее нашим жилищем. Дожди с сильным ново-южным ветром продолжались без умолку, и вода все еще поднималась, поглощая по нескольку горных вершин, так, что, на шестое утро, из всего архипелага оставалось не более пяти островов, значительно уменьшенных в своем объеме. На седьмой день ветер переменился, и подул с нового севера, прежнего запада нашего. Спустя несколько часов все море
