стоятельствахъ никого выгонять на улицу, я предложилъ моимъ гостямъ ложиться спать, гдѣ кто можетъ—на софахъ, на диванахъ, и даже въ креслахъ. Всѣ засуетились, и я, пользуясь общимъ движеніемъ ищущихъ средства пристроиться на покой, утащилъ Саяну въ спальню, убранную со вкусомъ и почти съ царскою роскошью. Она дрожала и краснѣла; я дрожалъ тоже, но ободрялъ ее поцѣлуями, ободрялъ нѣжными клятвами, горѣлъ пламенемъ, запиралъ двери, и былъ счастливъ. Всѣ мятежи земнаго шара и всѣ небесныя метлы не въ состояніи смумить блаженство двухъ молодыхъ любовниковъ, представшихъ впервые съ-глазу-на-глазъ передъ брачнымъ ложемъ. Мы были одни въ комнатѣ, и одни на всей землѣ. Саяна, въ сладостномъ смущеніи, опоясала меня бѣлыми, какъ молоко, руками, и, пряча пылающее стыдомъ, дѣвственное, розовое лицо свое на моей груди, сильно прижалась ко мнѣ—сильно, какъ дитя, прощающееся навѣки съ дражайшею матерью. Я между-тѣмъ поспѣшно выпутывалъ изъ шелковыхъ ея волосъ богатое свадебное покрывало, срывалъ съ плечъ легкій, прозрачный платокъ, развязывалъ рукава и растегивалъ платье сзади; и это послѣднее, скользя по стройному ея стану, быстро ссунулось на полъ, обнаруживъ моимъ взорамъ рядъ очаровательныхъ прелестей. Я жадно прикрылъ ихъ горящими устами.... Казалось, что никакая сила въ природѣ не въ состояніи расторгнуть пламеннаго, судорожнаго объятія, въ которомъ держали мы тогда другъ друга. Слитые огнемъ любви въ одно тѣло и одну душу, мы стояли нѣсколько ми-
стоятельствах никого выгонять на улицу, я предложил моим гостям ложиться спать, где кто может — на софах, на диванах и даже в креслах. Все засуетились, и я, пользуясь общим движением ищущих средства пристроиться на покой, утащил Саяну в спальню, убранную со вкусом и почти с царскою роскошью. Она дрожала и краснела; я дрожал тоже, но ободрял ее поцелуями, ободрял нежными клятвами, горел пламенем, запирал двери и был счастлив. Все мятежи земного шара и все небесные метлы не в состоянии смутить блаженство двух молодых любовников, представших впервые с глазу на глаз перед брачным ложем. Мы были одни в комнате и одни на всей земле. Саяна в сладостном смущении опоясала меня белыми, как молоко, руками и, пряча пылающее стыдом, девственное, розовое лицо свое на моей груди, сильно прижалась ко мне — сильно, как дитя, прощающееся навеки с дражайшею матерью. Я между тем поспешно выпутывал из шелковых ее волос богатое свадебное покрывало, срывал с плеч легкий прозрачный платок, развязывал рукава и расстегивал платье сзади; и это последнее, скользя по стройному ее стану, быстро ссунулось на пол, обнаружив моим взорам ряд очаровательных прелестей. Я жадно прикрыл их горящими устами… Казалось, что никакая сила в природе не в состоянии расторгнуть пламенного судорожного объятия, в котором держали мы тогда друг друга. Слитые огнем любви в одно тело и одну душу, мы стояли несколько ми-
