ся надо мною? Подите, шутите, съ кѣмъ вамъ угодно. Я не люблю шутокъ надъ тѣмъ, что̀ относится къ кругу наукъ точныхъ.
Я извинялся въ моей непочтительной веселости, однако жъ не переставалъ смѣяться. Его ученіе казалось мнѣ столь забавнымъ, что, даже разставшись съ нимъ, я думалъ болѣе объ его носѣ, чѣмъ о вѣроломной Саянѣ. Проснувшись на слѣдующее утро, прежде всего вспомнилъ я объ его теоріи: я опять сталъ смѣяться, смѣялся отъ чистаго сердца, и кончилъ мыслію, что она въ состояніи даже излечить меня отъ моей несчастной любви. Но въ ту минуту отдали мнѣ записку отъ.... Кровь во мнѣ закипѣла: я увидѣлъ почеркъ моей мучительницы. Она упрекала меня въ непостоянствѣ, въ жестокости!… увѣряла, что она меня любитъ, что она умретъ, ежели я не отдамъ справедливости чистой, пламенной любви ея!… Всѣ мои обѣты и теоріи Шимшика были въ одно мгновеніе ока, подобно опрокинутой, по его ученію, кометѣ, смяты, переломаны, перепутаны въ своихъ слояхъ и свалены въ безобразную груду. Она права!… я виноватъ, я непостояненъ!… Она такъ великодушна, что прощаетъ меня за мою вѣтренность, мое жестокосердіе!… Черезъ полчаса я уже былъ у ногъ добродѣтельной Саяны и, спустя еще минуту, въ ея объятіяхъ.
Я опять былъ счастливъ, и съ новымъ усердіемъ началъ хлопотать о своемъ дѣлѣ. Надобно было снова сблизить и согласить родныхъ, разгнѣванныхъ на меня и, при сей вѣрной оказіи, перессорившихся между собою; вынести ихъ упре-
ся надо мною? Подите, шутите, с кем вам угодно. Я не люблю шуток над тем, что относится к кругу наук точных.
Я извинялся в моей непочтительной веселости, однако ж не переставал смеяться. Его учение казалось мне столь забавным, что даже расставшись с ним, я думал более о его носе, чем о вероломной Саяне. Проснувшись на следующее утро, прежде всего вспомнил я об его теории; я опять стал смеяться, смеялся от чистого сердца и кончил мыслью, что она в состоянии даже излечить меня от моей несчастной любви. Но в ту минуту отдали мне записку от… Кровь во мне закипела: я увидел почерк моей мучительницы. Она упрекала меня в непостоянстве, в жестокости!.. уверяла, что она меня любит, что она умрет, ежели я не отдам справедливости чистой, пламенной любви ее!.. Все мои обеты и теории Шимшика были в одно мгновение ока, подобно опрокинутой, по его учению, комете, смяты, переломаны, перепутаны в своих слоях и свалены в безобразную груду. Она права!.. я виноват, я непостоянен!.. Она так великодушна, что прощает меня за мою ветреность, мое жестокосердие!.. Через полчаса я уже был у ног добродетельной Саяны и спустя еще минуту — в ее объятиях.
Я опять был счастлив и с новым усердием начал хлопотать о своем деле. Надобно было снова сблизить и согласить родных, разгневанных на меня и при сей верной оказии перессорившихся между собою, вынести их упре-
