обходимымъ выйти изъ него, во что̀ бы то ни стало.
Я побѣжалъ къ матушкѣ, чтобъ понудить ее къ рѣшенію моей судьбы, и поссорился съ нею ужасно. Потомъ пошелъ къ отцу Саяны: тотъ, вмѣсто отвѣта, прочиталъ мнѣ сочиненную имъ программу церемоніяла для приближающагося при дворѣ праздника, и отослалъ меня къ своей женѣ. Будущая моя теща, бывъ наканунѣ оставлена своимъ любовникомъ, встрѣтила меня грозною выходкою противъ нашего пола, доказывая, что всѣ мужчины негодяи и не сто̀ютъ того, чтобы женщины ихъ любили. Я обратился къ дядѣ Шашабааху, но и тутъ не могъ добиться толку: онъ заставилъ меня цѣлый день укладывать съ нимъ антики въ новой великолѣпной его библіотекѣ; на всѣ мои отзывы о Саянѣ, о любви, о необходимости положить конецъ моимъ мученіямъ, отвѣчалъ длинными разсужденіями объ искусствѣ обжигать горшки у древнихъ, и прогналъ меня отъ себя палкою, когда я, потерявъ терпѣніе и присутствіе духа, уронилъ изъ рукъ на землю и разбилъ въ куски большой фаянсовый горшокъ особеннаго вида, древность котораго, по его догадкамъ, восходила до двѣсти-пятнадцатаго года отъ сотворенія свѣта. Я плакалъ, проклиналъ холодный эгоизмъ стариковъ, не постигающихъ пылкости юнаго сердца; но не унывалъ. Послѣ многократныхъ просьбъ, отсрочекъ, споровъ и огорченій, наконецъ успѣлъ я довести родныхъ до согласія; но, когда они сбирались объявить намъ его въ торжественномъ засѣданіи за званымъ обѣ-
обходимым выйти из него, во что бы то ни стало.
Я побежал к матушке, чтоб понудить ее к решению моей судьбы, и поссорился с нею ужасно. Потом пошел к отцу Саяны: тот вместо ответа прочитал мне сочиненную им программу церемониала для приближающегося при дворе праздника и отослал меня к своей жене. Будущая моя теща, быв накануне оставлена своим любовником, встретила меня грозною выходкою против нашего пола, доказывая, что все мужчины негодяи и не стоят того, чтобы женщины их любили. Я обратился к дяде Шашабааху, но и тут не мог добиться толку: он заставил меня целый день укладывать с ним антики в новой великолепной его библиотеке; на все мои отзывы о Саяне, о любви, о необходимости положить конец моим мучениям отвечал длинными рассуждениями об искусстве обжигать горшки у древних и прогнал меня от себя палкою, когда я, потеряв терпение и присутствие духа, уронил из рук на землю и разбил в куски большой фаянсовый горшок особенного вида, древность которого, по его догадкам, восходила до двести пятнадцатого года от сотворения света. Я плакал, проклинал холодный эгоизм стариков, не постигающих пылкости юного сердца; но не унывал. После многократных просьб, отсрочек, споров и огорчений, наконец, успел я довести родных до согласия; но когда они сбирались объявить нам его в торжественном заседании за званым обе-
