Шимшикъ разстался со мною очень поздно. Его причуды нѣсколько разсѣяли мою грусть. Какъ я былъ сердитъ на Саяну, то озлобленіе стараго астронома противъ прекраснаго пола отчасти заразило и мое сердце, и, ложась спать, я даже сотворилъ молитву къ Лунѣ объ успѣхѣ нашего оружія противъ негровъ.
На другой день я засталъ городъ въ тревогѣ. Всѣ толковали о кометѣ, Шимшикѣ, его колпакѣ и его предсказаніяхъ. Итакъ, маленькое небесное тѣло и маленькій неуклюжій педантъ, о которыхъ прежде никто и не думалъ, теперь сдѣлались предметомъ общаго вниманія! И все это потому, что я этого педанта сшибъ съ ногъ на мостовой!!… О люди! о умы!…
Я побѣжалъ къ своей любезной съ твердымъ намѣреніемъ въ душѣ наказать ее за вчерашнюю вѣтренность самымъ холоднымъ съ нею обращеніемъ. Сначала мы даже не смотрѣли другъ на друга. Я завелъ разговоръ о кометѣ. Она обнаружила нетерпѣніе. Я сталъ разсказывать о моемъ приключеніи съ Шимшикомъ, и продолжалъ казаться равнодушнымъ. Она начала сердиться. Я показалъ видъ, будто этого не примѣчаю. Она бросилась мнѣ на шею, и сказала, что меня обожаетъ. Ахъ, коварная!… Но таковы были всѣ наши (ископаемыя[1] женщины: слава Солнцу и Лунѣ, что онѣ потонули!…
Я былъ обезоруженъ, и даже самъ просилъ прощенія. Наступили объясненія, слезы, клятвы; ока-
- ↑ Прибавленіе Шпурцманна.
Шимшик расстался со мной очень поздно. Его причуды несколько рассеяли мою грусть. Как я был сердит на Саяну, то озлобление старого астронома против прекрасного пола отчасти заразило и мое сердце, и, ложась спать, я даже сотворил молитву к Луне об успехе нашего оружия против негров.
На другой день я застал город в тревоге. Все толковали о комете, Шимшике, его колпаке и его предсказаниях. Итак, маленькое небесное тело и маленький неуклюжий педант, о которых прежде никто и не думал, теперь сделались предметом общего внимания! И все это потому, что я этого педанта сшиб с ног на мостовой!!. О люди! о умы!..
Я побежал к своей любезной с твердым намерением в душе наказать ее за вчерашнюю ветреность самым холодным с нею обращением. Сначала мы даже не смотрели друг на друга. Я завел разговор о комете. Она обнаружила нетерпение. Я стал рассказывать о моем приключении с Шимшиком и продолжал казаться равнодушным. Она начала сердиться. Я показал вид, будто этого не примечаю. Она бросилась мне на шею и сказала, что меня обожает. Ах, коварная!.. Но таковы были все наши (ископаемые[1] женщины: слава Солнцу и Луне, что они потонули!..
Я был обезоружен и даже сам просил прощения. Наступили объяснения, слезы, клятвы; ока-
- ↑ Прибавление Шпурцманна.
