сомнѣнно обладавшій далеко не дюжиннымъ умомъ, могъ придавать розсказнямъ своего шелопая-племянника больше значенія, чѣмъ серьезнѣйшимъ увѣреніямъ Вильсона. Мякинная Голова въ отвѣтъ на это расхохотался и объяснилъ:
— Тутъ нѣтъ ничего страннаго и сверхъ-естественнаго. Я для судьи просто-на-просто хорошій знакомый, а племянникъ служитъ для него игрушкой и замѣняетъ ему собственнаго ребенка. У судьи и покойной его жены никогда не было дѣтей. Имъ обоимъ ниспослано было такое сокровище уже подъ старость. Надо принять во вниманіе, что родительскіе инстинкты, неудовлетворенные въ теченіе двадцати пяти или тридцати лѣтъ, неизбѣжно приходятъ въ состояніе перевозбужденія. Доведенные почти до невмѣняемости, инстинкты эти требуютъ удовлетворенія и довольствуются тѣмъ, что попадетъ имъ тогда подъ руку. Чувство вкуса оказывается у нихъ атрофированнымъ на столько, что они не могутъ отличить рыбнаго отъ мясного. Если у молодыхъ супруговъ родится дьяволенокъ, то отецъ и мать сравнительно скоро узнаютъ въ немъ бѣса, но дьяволъ, усыновленный пожилою четой, кажется ей ангеломъ и остается для нея таковымъ, несмотря на безсовѣстнѣйшія свои адскія продѣлки. Именно по этой причинѣ Томъ и представляется своему старику-дядѣ ангеломъ. Судья влюбленъ въ него до безумія или, лучше сказать, до невмѣняемости. Я не хочу утверждать, чтобъ Томъ могъ увѣрить своего дядю во всемъ, въ чемъ ему заблагоразсудится, но всетаки для него оказывается во многихъ случаяхъ возможнымъ то, что для другихъ было бы совершенно немыслимымъ. Особенно охотно склоненъ судья увлекаться тѣми изъ воззрѣній своего племянника, на основаніи которыхъ создаются или же разрушаются собственныя его стариковскія симпатіи или же антипатіи. Вы оба нравились старику, тогда какъ Томъ, напротивъ того, васъ возненавидѣлъ. Это оказалось достаточнымъ для того, чтобъ у престарѣлаго судьи возникло противъ васъ предубѣжденія. Самая старая, испытанная дружба должна неизбѣжно погибнуть, если одинъ изъ такихъ любимчиковъ, усыновленныхъ на закатѣ жизни, швырнетъ въ эту дружбу камешкомъ
— Какое курьезное философское разсужденіе! — замѣтилъ Луиджи.
— Это, милостивѣйшій государь, вовсе не философія, а дѣйствительно существующій фактъ. Въ немъ можно усмотрѣть даже нѣчто трогательное и чарующе прекрасное. Я не могу себѣ представить ничего умилительнѣе зрѣлища несчастныхъ бездѣтныхъ родителей, которые отводятъ у себя въ сердцѣ мѣсто для цѣлаго звѣринца негодныхъ злющихъ собаченокъ, присоединяютъ къ нему съ полдюжины крикливыхъ ругающихся попугаевъ, какого-нибудь какаду, орущаго словно дикій оселъ, сотни двѣ визгливыхъ пѣвчихъ
