лисъ меня обидѣть и оскорбить. Надѣюсь, что это у меня пройдетъ, но можетъ быть также, что я и навѣкъ останусь такой несчастной мокрой курицей. Во всякомъ случаѣ за послѣднее время я такъ много выстрадала, что грустить и сѣтовать стало для меня теперь сподручнѣе, чѣмъ бушевать и браниться.
Слова эти должны бы были растрогать Тома Дрисколля до глубины души, но если они и произвели на него такое дѣйствіе, то оно было существенно измѣнено другимъ, болѣе могущественнымъ впечатлѣніемъ. Угнетавшее Тома тяжкое бремя страха внезапно испарилось, подавленный его духъ радостно воспрянулъ, а мелкая душонка возликовала въ сознаніи, что избавилась отъ грозной опасности. Томъ, однако, благоразумно молчалъ, воздерживаясь отъ всякихъ комментарій. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ его мать тоже молчала, такъ что тишина оживлялась только стукомъ дождя, бившаго наискось въ стекла, — жалобнымъ завываніемъ вѣтра и подавленными восхлипываніями, вырывавшимися отъ времени до времени у Роксаны. Всхлипыванія эти становились все рѣже и подъ конецъ совсѣмъ прекратились. Тогда бѣдняжка принялась опять говорить:
— Убавь-ка свѣту еще, еще немножко! Особѣ, за которой охотятся, свѣтъ вовсе не нуженъ. Ну, вотъ, такъ будетъ довольно! Я могу тебя разглядѣть, а больше мнѣ ничего не нужно.
Я разскажу тебѣ насколько коротко, насколько окажется возможнымъ, что именно со мною случилось, а потомъ объясню тебѣ, какъ ты долженъ будешь поступить. Человѣкъ, который меня купилъ, самъ по себѣ еще былъ не дурнымъ человѣкомъ. Для плантатора его можно было бы назвать даже довольно добродушнымъ. Еслибъ ему удалось поставить на своемъ, я служила бы горничной въ его семьѣ и могла бы жить сравнительно недурно, но жена у него была настоящая янки, и нельзя сказать, чтобы изъ красивыхъ. Увидѣвъ меня, она сейчасъ же поднялась на дыбы и заставила мужа отправить меня въ казармы, къ простымъ полевымъ работницамъ. Она не удовлетворилась еще и этимъ, а напустила на меня надсмотрщика. Дѣло въ томъ, что эта несчастная приревновала меня къ мужу и возненавидѣла не на животъ, а на смерть. Надсмотрщику было велѣно высылать меня на работу утромъ еще до разсвѣта. Мнѣ приходилось работать цѣлый день до тѣхъ поръ, пока совсѣмъ не стемнѣетъ, причемъ меня зачастую стегали кнутомъ, если оказывалось, что я сработала меньше, чѣмъ самыя здоровыя и сильныя негритянки. Этотъ надсмотрщикъ былъ тоже янки изъ Новой Англіи, а на югѣ всѣмъ и каждому извѣстно, что это за люди. Они знаютъ какъ истомить негра работою до смерти, въ буквальномъ смыслѣ этого слова. Они умѣютъ также пускать въ дѣло кнутъ и такъ исполосовать имъ спину, что на
