— У меня, дядюшка, лежитъ кое-что на душѣ. Собираясь теперь уѣхать и зная что мнѣ ужь, быть можетъ, не суждено болѣе съ вами свидѣться, я не въ состояніи выносить подобный нравственный гнетъ. Я обманулъ васъ притворившись что боюсь поединка съ этимъ итальянцемъ, котораго считаю просто на-просто искателемъ приключеній. Мнѣ надо было придумать какой-нибудь предлогъ для отказа и такъ какъ вы меня захватили врасплохъ, то я, естественно, сдѣлалъ впопыхахъ довольно неудачный выборъ. Вся суть въ томъ, что никакой порядочный человѣкъ не могъ бы драться съ нимъ на дуэли, зная про него то, что извѣстно мнѣ.
— Вотъ какъ! Что же тебѣ про него извѣстно?
— Графъ Луиджи сознался въ моемъ присутствіи въ убійствѣ.
— Это просто не вѣроятно!
— А между тѣмъ совершенно вѣрно. Вильсонъ съ помощью хиромантіи распозналъ это по очертаніямъ его ладоней. Онъ объявилъ это Луиджи и до такой степени притиснулъ его въ уголъ, что искатель приключеній вынужденъ былъ покаяться и сознаться. Оба близнеца на колѣняхъ просили насъ хранить эту тайну. Они клялись, что будутъ вести здѣсь хорошую, честную жизнь, и до такой степени насъ разжалобили, что мы дали честное слово не компрометировать ихъ до тѣхъ поръ, пока они не нарушатъ своего обѣщанія. Вы сами, дядюшка, поступили бы точно также на нашемъ мѣстѣ.
— Ты совершенно правъ, голубчикъ, я поступилъ бы точно также. Если у человѣка есть тайна, то она является его собственностью и должна быть священна для тѣхъ, кому удалось ее разузнать такимъ сверхъ естественнымъ способомъ. Ты хорошо поступилъ и я тобою горжусь. — Помолчавъ немного онъ грустно присовокупилъ: — Остается только пожалѣть, что мнѣ пришлось сразиться на полѣ чести съ убійцей!
— Тутъ ничего уже нельзя было подѣлать дядюшка! Если бы я зналъ, что вы пошлете вызовъ графу Луиджи, то разумѣется счелъ бы своимъ долгомъ помѣшать поединку еслибъ даже при этомъ пришлось нарушить данное честное слово, но Вильсонъ оказался бы всетаки въ необходимости молчать.
— Я понимаю это какъ нельзя лучше. Вильсонъ поступилъ совершенно правильно и никто не можетъ порицать его образодѣйствій Ты не можешь себѣ представить, Томъ, какое тяжелое бремя снялъ ты съ меня своимъ признаніемъ. Я былъ пораженъ до глубины души, заявленіемъ, что у меня въ семьѣ нашелся трусъ.
— Можете вообразить себѣ, дядюшка, какъ тяжело было мнѣ играть передъ вами такую позорную роль.
