неніе жизни и хотя чувствовалъ себя плохо подготовленнымъ къ смерти, но подчинялся смиренно своей участи; если онъ и желалъ бы продлить свое существованіе, то не для эгоистическихъ цѣлей, а единственно для того, чтобы совсѣмъ преобразиться и предаться добрымъ дѣламъ, помогать нищимъ, ухаживать за больными и предостерегать каждаго отъ дурныхъ послѣдствій невоздержанія, жизнь его была бы полезнымъ примѣромъ для юношества, и тогда подъ конецъ умереть съ пріятнымъ сознаніемъ, что прожилъ не даромъ. Онъ кончилъ тѣмъ, что сказалъ, что тутъ же, въ присутствіи смерти, начинаетъ свое преобразованіе, такъ какъ нельзя было надѣяться на продленіе времени, чтобы съ пользою посвятить свою жизнь — и съ этимъ онъ швырнулъ далеко отъ себя бутылку виски.
Мистеръ Баллу дѣлалъ замѣчанія подобнаго же свойства и началъ съ того, что выбросилъ старую колоду картъ, съ которой не разставался и которая услаждала наше заключеніе во время наводненія и сдѣлало его отчасти сноснымъ. Онъ сказалъ, что хотя никогда не былъ игрокомъ, но всетаки доволенъ, такъ какъ игра въ карты во всякомъ случаѣ занятіе безнравственное и вредное, и ни одинъ человѣкъ не могъ вполнѣ быть чистымъ и непорочнымъ, если не избѣгалъ ихъ. «И потому, — продолжалъ онъ, — совершая это дѣйствіе, я уже теперь начинаю чувствовать симпатію къ духовной сатурналіи, необходимой для полнаго и окончательнаго преобразованія». Этотъ наборъ словъ тронулъ его, какъ никогда не могла осмысленная рѣчь, и старикъ зарыдалъ заунывно, но не безъ примѣси довольства.
Моя собственная исповѣдь была такого же характера, какъ и моихъ товарищей, и я знаю, что чувства, внушаемыя ею, были чистосердечны и искренни. Мы всѣ были искренни и всѣ глубоко тронуты и проникнуты присутствіемъ смерти и сознаніемъ лишенія всякой надежды. Я бросилъ свою трубку и, сдѣлавъ это, почувствовалъ себя свободнымъ отъ ненавистнаго порока, который угнеталъ меня постоянно, какъ тиранъ. И пока я еще говорилъ, то размышлялъ о томъ добрѣ, которое могъ бы сдѣлать на этомъ свѣтѣ, и о большемъ еще теперь, съ помощью новыхъ побужденій и высшихъ и лучшихъ стремленій, если только продлить жизнь на нѣсколько лѣтъ болѣе; мысль эта меня терзала и слезы снова потекли ручьями. Мы всѣ трое обнялись и въ такомъ положеніи, сидя, ожидали появленія сонливости, которая всегда предшествуетъ смерти отъ замерзанія.
Понемногу оно стало нами овладѣвать, мы сказали другъ другу послѣднее прости. Пріятное ощущеніе сонливости захватывало пропадающее сознаніе, а снѣгъ хлопьями укутывалъ бѣлымъ
