малъ бы его черезъ какія-нибудь четверть часа. Знаете ли вы, почему онъ говорилъ, что скорѣе умретъ, чѣмъ объяснитъ нѣкоторыя изъ своихъ загадокъ? Да просто потому, что онъ не могъ ихъ объяснить. Онѣ не имѣли никакого смысла. Онъ необдуманно вымаливалъ ихъ изъ своего воображенія и потому не могъ сразу придумать имъ объясненія. Напримѣръ, онъ не могъ сказать, что написано симпатическими чернилами, по той простой причинѣ, что написано ровно ничего не было. Это была просто чистая бумага. Онъ никогда ничего не втискивалъ въ ружье и никогда не собирался этого сдѣлать, такъ какъ всѣ его письма были написаны воображаемымъ личностямъ и, отправляясь въ конюшню, онъ бралъ прежнее письмо и оставлялъ на его мѣстѣ новое. Онъ ничего не зналъ объ этой узловатой веревкѣ и въ первый разъ увидѣлъ ее у меня въ рукахъ, но какъ только я намекнулъ ему, какимъ образомъ она найдена, онъ сейчасъ же воспринялъ мою мысль своимъ романтическимъ воображеніемъ и сыгралъ прекрасную роль. Онъ придумалъ фамилію Гейлорда; никакой улицы Бондъ въ Нью-Іоркѣ не существуетъ, она была разрушена три мѣсяца передъ тѣмъ. Онъ придумалъ «полковника», придумалъ гладко разсказанныя исторіи всѣхъ несчастныхъ, которыхъ я арестовалъ и съ которыми производилъ ему личную ставку. Онъ придумалъ Б. Б., придумалъ даже 166, такъ какъ не зналъ, существуетъ ли такой номеръ въ гостинницѣ «Орла», пока не попалъ туда. Онъ всегда, въ случаѣ надобности, готовъ былъ придумать, что угодно. Когда я допрашивалъ его о «внѣшнихъ» шпіонахъ, онъ быстро описалъ незнакомыхъ ему личностей, которыхъ видѣлъ въ гостинницѣ и случайно слышалъ ихъ имена. Ахъ, онъ жилъ въ роскошномъ романическомъ таинственномъ мірѣ эти нѣсколько смутныхъ дней, и, мнѣ кажется, для него этотъ міръ былъ реальнымъ и что онъ наслаждался имъ до глубины души.
Однако, онъ намъ надѣлалъ массу хлопотъ и безконечныхъ униженій. Изъ-за него сидѣло у насъ въ крѣпости человѣкъ пятнадцать, двадцать подъ арестомъ, съ часовыми у дверей. Часть плѣнниковъ были солдаты и съ ними мнѣ нечего было церемониться. Но остальные, первоклассные граждане, съ разныхъ концовъ страны, ихъ невозможно было удовлетворить никакими объясненіями. Они бѣсились и кипятились и безконечно насъ изводили. А эти двѣ лэди! Одна изъ нихъ была жена члена съѣзда изъ Огіо, другая — сестра западнаго епископа. Гнѣвныя, насмѣшливыя, презрительныя слезы, которыя онѣ проливали передо мной, представляютъ такую картину, которой я никогда не забуду.
Этотъ хромой джентльмэнъ былъ предсѣдателемъ коллегіи въ Филадельфіи и пріѣхалъ сюда на похороны своего племянника. Онъ, безъ сомнѣнія, никогда въ жизни не видѣлъ Уиклоу. И что
