ную свою участь, ругая и проклиная, на чемъ свѣтъ стоитъ толпу, собравшуюся, чтобы глазѣть на то, какъ огонь подбирался къ лицу старухи, жегъ посѣдѣвшіе жидкіе ея волосы и съ трескомъ взвивался надъ старушечьей ея головой. И какъ же хлестко проклинала она этихъ зѣвакъ! Если бы тебѣ довелось прожить тысячу лѣтъ, ты всетаки навѣрное бы не услышалъ такой художественной ругани. Увы, ея искусство умерло вмѣстѣ съ нею! Теперь остается только ничтожное слабое подражаніе, а настоящей талантливой брани нигдѣ болѣе не услышишь. Встрѣчается, положимъ, кое-гдѣ бойкая ругань, но по сравненію съ бранью покойной старухи она представляется только ничтожнымъ, слабымъ подражаніемъ!
Атаманъ вздохнулъ, и у всѣхъ его слушателей вырвался тоже вздохъ сочувствія. У всѣхъ обнаруживалось въ теченіе нѣсколькихъ мгновеній подавленное душевное настроеніе. Даже и самые закоснѣлые мошенники изъ числа присутствовавшихъ были не вполнѣ лишены нѣжныхъ чувствъ. У нихъ сохранилась еще способность испытывать мимолетное чувство утраты и горести, правда, лишь по временамъ и при особо благопріятныхъ этому обстоятельствахъ, какъ, напримѣръ, по случаю смерти старухи, унесшей съ собою въ могилу геніальное свое искусство. Впрочемъ, когда чарка обошла кругомъ, всѣ не замедлили воспрянуть духомъ.
— Пришлось поетрадать еще кому-нибудь изъ нашихъ пріятелей? — освѣдомился Гоббсъ.
— Былъ тотъ грѣхъ! Нѣкоторые пострадали. Особенно много доводилось терпѣть новичкамъ, — мелкимъ крестьянамъ, которыхъ выгнали изъ избъ и заставили шататься по бѣлу свѣту и голодать, такъ какъ ихъ фермы понадобилось обратить въ пастбища для овецъ. Бѣднягамъ пришлось просить милостыню. Ихъ хватали, привязывали къ телѣгѣ и тащили по всему городу обнаженными по поясъ, при чемъ сѣкли плетьми на каждомъ перекресткѣ до крови, а потомъ выставили на площадь къ позорному столбу и подъускивали мальчишекъ бросать въ нихъ камнями. Когда ихъ, наконецъ, выпустили, они вынуждены были опять просить милостыню. Ихъ снова тѣмъ же порядкомъ драли плетьми на всѣхъ перекресткахъ и отрѣзали затѣмъ каждому по одному уху. Глупое мужичье и тутъ не унялось. Имъ, видишь ли, очень ужь ѣсть хотѣлось. Они попались въ третій разъ въ попрошайничествѣ. Тогда имъ заклеймили щеки каленымъ желѣзомъ и продали ихъ въ рабство. Тѣхъ, кто убѣгалъ отъ хозяевъ, ловили и вѣшали безъ всякихъ дальнѣйшихъ церемоній, разумѣется, въ томъ случаѣ, если ихъ удавалось поймать. Другіе изъ нашей братіи вели свои дѣла много удачнѣе. Отойдите-ка маленько въ сторонку, Іокель Бернсъ и Годжъ! Покажите, какъ васъ разукрасили!
