лицу котораго текутъ краснорѣчивыя слезы и который, приложивъ руки къ уху своей супруги, во все горло кричитъ ей: «О, побывать здѣсь и умереть!»
Только величайшій геній способенъ вызвать такой эффектъ своей молчаливою кистью.
Двѣнадцать лѣтъ тому назадъ я не оцѣнилъ бы этой картины. Я не оцѣнилъ бы ее даже годъ тому назадъ. Но изученіе искусствъ, которому я отдавался въ Гейдельбергѣ, сослужило мнѣ хорошую службу. Всему, что я знаю и понимаю по части искусства, я обязанъ Гейдельбергу.
Другая великая работа, очаровавшая меня, это безсмертный сундукъ, обитый шкурой, Бассано, изображенный на одной изъ 40-футовыхъ картинъ, украшающихъ стѣны зала Совѣта Десяти. Композиція этой картины выше всякихъ похвалъ. Дѣло въ томъ, что этотъ сундукъ отнюдь не кидается сразу, такъ сказать, въ глаза зрителю, какъ это часто бываетъ съ «перлами» нѣкоторыхъ другихъ великихъ твореній. Нѣтъ, онъ не кричитъ о себѣ; играя второстепенную и подчиненную роль, онъ скромно отставленъ на самый конецъ; живописецъ осторожно и заботливо приготовляетъ къ нему зрителя, и вслѣдствіе всего этого зритель, не зная и даже не подозрѣвая объ ожидающемъ его сюрпризѣ, тѣмъ сильнѣе бываетъ имъ пораженъ.
Картина задумана и скомпанована поистинѣ замѣчательно. При первомъ взглядѣ даже догадаться нельзя, что въ ней есть сундукъ; онъ даже не упомянутъ въ подписи; подъ картиной просто написано слѣдующее: «Папа Александръ III и дожъ Ціани, побѣдитель императора Фридриха Барбаруссы». Какъ видите, подпись даже отвлекаетъ вниманіе зрителя отъ сундука, ничто въ картинѣ не даетъ вамъ ни малѣйшаго намека на присутствіе сундука и въ то же время, все осторожно и искусно, шагъ за шагомъ, подготовляетъ васъ къ нему. Познакомимся же съ картиной ближе и полюбуемся до чего искусно она составлена.
На самомъ краю картины, слѣва, изображены двѣ женщины, одна изъ которыхъ держитъ на рукахъ ребенка, глядящаго черезъ плечо матери на раненаго, сидящаго съ повязанной головой на землѣ. Повидимому, группа эта совершенно лишняя; однако же, нѣтъ, она помѣщена съ извѣстною цѣлью. Смотря на нее, зритель не можетъ не видѣть и пышной процессіи рыцарей, епископовъ, алебардщиковъ и знаменосцевъ, проходящей позади нея. Увидѣвъ эту процессію, зритель не можетъ не послѣдовать за ней взглядомъ, чтобы узнать, куда она направляется. Процессія приводитъ его къ папѣ, помѣщенному въ центрѣ картины и разговаривающему съ дожемъ, стоящимъ предъ нимъ съ непокрытою головою; Папа говоритъ, повидимому, тихо, спокойно, несмотря на то, что
лицу которого текут красноречивые слезы и который, приложив руки к уху своей супруги, во все горло кричит ей: «О, побывать здесь и умереть!»
Только величайший гений способен вызвать такой эффект своей молчаливою кистью.
Двенадцать лет тому назад я не оценил бы этой картины. Я не оценил бы ее даже год тому назад. Но изучение искусств, которому я отдавался в Гейдельберге, сослужило мне хорошую службу. Всему, что я знаю и понимаю по части искусства, я обязан Гейдельбергу.
Другая великая работа, очаровавшая меня, это бессмертный сундук, обитый шкурой, Бассано, изображенный на одной из 40-футовых картин, украшающих стены зала Совета Десяти. Композиция этой картины выше всяких похвал. Дело в том, что этот сундук отнюдь не кидается сразу, так сказать, в глаза зрителю, как это часто бывает с «перлами» некоторых других великих творений. Нет, он не кричит о себе; играя второстепенную и подчиненную роль, он скромно отставлен на самый конец; живописец осторожно и заботливо приготовляет к нему зрителя, и вследствие всего этого зритель, не зная и даже не подозревая об ожидающем его сюрпризе, тем сильнее бывает им поражен.
Картина задумана и скомпонована поистине замечательно. При первом взгляде даже догадаться нельзя, что в ней есть сундук; он даже не упомянут в подписи; под картиной просто написано следующее: «Папа Александр III и дож Циани, победитель императора Фридриха Барбаруссы». Как видите, подпись даже отвлекает внимание зрителя от сундука, ничто в картине не дает вам ни малейшего намека на присутствие сундука и в то же время, все осторожно и искусно, шаг за шагом, подготовляет вас к нему. Познакомимся же с картиной ближе и полюбуемся до чего искусно она составлена.
На самом краю картины, слева, изображены две женщины, одна из которых держит на руках ребенка, глядящего через плечо матери на раненого, сидящего с повязанной головой на земле. По-видимому, группа эта совершенно лишняя; однако же, нет, она помещена с известною целью. Смотря на нее, зритель не может не видеть и пышной процессии рыцарей, епископов, алебардщиков и знаменосцев, проходящей позади нее. Увидев эту процессию, зритель не может не последовать за ней взглядом, чтобы узнать, куда она направляется. Процессия приводит его к папе, помещенному в центре картины и разговаривающему с дожем, стоящим пред ним с непокрытою головою; Папа говорит, по-видимому, тихо, спокойно, несмотря на то, что
