лѣвой сторонѣ его тѣла; на одной большой картинѣ, гдѣ императоръ (Барбаросса?) изображенъ распростертымъ передъ папою, три человѣческія фигуры на переднемъ планѣ имѣютъ не менѣе 30-ти футъ высоты, если судить по величинѣ маленькаго мальчика, стоящаго на колѣняхъ какъ разъ посрединѣ передняго плана; принимая тотъ же масштабъ, ростъ папы равенъ семи футамъ, такъ что Дожъ кажется передъ нимъ какимъ-то карликомъ не болѣе 4-хъ футовъ ростомъ.
— Да, — отвѣтилъ живописецъ, — рисунокъ старыхъ мастеровъ зачастую плохъ, такъ какъ они не обращали вниманія на мелкія детали. И тѣмъ не менѣе, несмотря на плохой рисунокъ, плохую перспективу и невѣрныя пропорціи, несмотря на сюжеты, которые въ настоящее время не такъ интересны для зрителя, какъ триста лѣтъ назадъ, въ картинахъ ихъ замѣчается что-то божественное — нѣчто такое, что стоитъ выше и внѣ искусства настоящаго времени, что-то такое, что привело бы въ отчаяніе всѣхъ художниковъ, если бы они не знали, что достигнуть этого у нихъ нѣтъ даже надежды, и что поэтому не стоитъ и мучиться надъ достиженіемъ невозможнаго.
Вотъ его подлинныя слова, а говорилъ онъ то, въ чемъ былъ убѣжденъ, или, скорѣе, то, что чувствовалъ.
Логическое мышленіе, въ особенности безъ пособія спеціальныхъ знаній, въ данномъ случаѣ не можетъ помочь изслѣдователю. Заключеніе, къ которому оно неминуемо приведетъ его, въ глазахъ художниковъ покажется совершенно нелогичнымъ. Именно: плохой рисунокъ, невѣрныя пропорціи, плохая перспектива, пренебреженіе къ соотвѣтствію деталей, краски, богатство и красота которыхъ обусловлена только временемъ, а не искусствомъ художника — вотъ элементы, изъ которыхъ состоитъ старинная живопись; отсюда слѣдуетъ заключеніе, что старый мастеръ — весьма плохой живописецъ, что старый мастеръ вовсе даже не старый мастеръ, а только старый подмастерье. Вашъ пріятель художникъ соглашается съ вашими посылками, но опровергаетъ вытекающее изъ нихъ умозаключеніе; онъ попрежнему будетъ твердить, что, несмотря на безчисленное множество всѣми признанныхъ недостатковъ въ произведеніи стараго мастера, все же есть что-то божественное и недосягаемое и что въ противномъ не убѣдятъ его никакія разсужденія и доказательства.
И я понимаю это. Есть женщины, въ лицѣ которыхъ для людей знающихъ ихъ близко есть какое-то невыразимое очарованіе; посторонній человѣкъ, который будетъ пытаться составить о нихъ себѣ мнѣніе путемъ строгаго сужденія, непремѣнно отвергнетъ ихъ красоту. Глядя на такую женщину, онъ скажетъ: «Подбородокъ у ней слишкомъ коротокъ, этотъ носъ черезчуръ длиненъ,
левой стороне его тела; на одной большой картине, где император (Барбаросса?) изображен распростертым перед папою, три человеческие фигуры на переднем плане имеют не менее 30-ти фут высоты, если судить по величине маленького мальчика, стоящего на коленях как раз посредине переднего плана; принимая тот же масштаб, рост папы равен семи футам, так что Дож кажется перед ним каким-то карликом не более 4-х футов ростом.
— Да, — ответил живописец, — рисунок старых мастеров зачастую плох, так как они не обращали внимания на мелкие детали. И тем не менее, несмотря на плохой рисунок, плохую перспективу и неверные пропорции, несмотря на сюжеты, которые в настоящее время не так интересны для зрителя, как триста лет назад, в картинах их замечается что-то божественное — нечто такое, что стоит выше и вне искусства настоящего времени, что-то такое, что привело бы в отчаяние всех художников, если бы они не знали, что достигнуть этого у них нет даже надежды, и что поэтому не стоит и мучиться над достижением невозможного.
Вот его подлинные слова, а говорил он то, в чем был убежден, или, скорее, то, что чувствовал.
Логическое мышление, в особенности без пособия специальных знаний, в данном случае не может помочь исследователю. Заключение, к которому оно неминуемо приведет его, в глазах художников покажется совершенно нелогичным. Именно: плохой рисунок, неверные пропорции, плохая перспектива, пренебрежение к соответствию деталей, краски, богатство и красота которых обусловлена только временем, а не искусством художника — вот элементы, из которых состоит старинная живопись; отсюда следует заключение, что старый мастер — весьма плохой живописец, что старый мастер вовсе даже не старый мастер, а только старый подмастерье. Ваш приятель художник соглашается с вашими посылками, но опровергает вытекающее из них умозаключение; он по-прежнему будет твердить, что, несмотря на бесчисленное множество всеми признанных недостатков в произведении старого мастера, все же есть что-то божественное и недосягаемое и что в противном не убедят его никакие рассуждения и доказательства.
И я понимаю это. Есть женщины, в лице которых для людей знающих их близко есть какое-то невыразимое очарование; посторонний человек, который будет пытаться составить о них себе мнение путем строгого суждения, непременно отвергнет их красоту. Глядя на такую женщину, он скажет: «Подбородок у нее слишком короток, этот нос чересчур длинен,
