матеріей, равно какъ и четыре кушетки и цѣлый полкъ стульевъ. Какъ мебель, такъ и всѣ украшенія, канделябры и ковры были новехоньки, свѣжи и лучшаго сорта. Намъ вовсе не требовалось гостиной, но намъ сказали, что на каждыя двѣ спальни полагается одна такая гостиная, и что мы, если пожелаемъ, можемъ пользоваться ею. Такъ какъ это намъ ничего не стоило, то мы, конечно, и не отказывались.
Туринъ, повидимому, много читаетъ; по крайней мѣрѣ, въ немъ гораздо болѣе книжныхъ магазиновъ, чѣмъ во всѣхъ другихъ городахъ, видѣнныхъ мною. Въ Туринѣ много военныхъ. Форма итальянскихъ офицеровъ самая красивая изъ всѣхъ, какія я знаю, и человѣкъ всегда кажется въ ней красивѣе, чѣмъ онъ есть на самомъ дѣлѣ. Народъ здѣсь не особенно рослый, но прекрасно сложенъ, имѣетъ красивыя черты лица, темнооливковаго цвѣта кожу и блестящіе черные глаза.
За нѣсколько недѣль передъ поѣздкой въ Италію я сталъ собирать о ней отъ туристовъ свѣдѣнія. Всѣ спрошенные утверждали въ одинъ голосъ, что итальянцы страшные обманщики и что съ ними надо держать ухо остро. Однажды вечеромъ я прогуливался по Турину и въ одномъ изъ большихъ скверовъ натолкнулся на уличный театръ, гдѣ показывали полишинеля. Публика состояла изъ 12-ти или 15-ти человѣкъ. Весь театръ былъ не болѣе гроба, поставленнаго стоймя, верхняя часть его была открыта и представляла сцену, для которой большой носовой платокъ отлично бы могъ сыграть роль занавѣса; ламповые огни представлялись парою огарковъ въ одинъ дюймъ длины; на сценѣ вертѣлось нѣсколько манекеновъ величиною въ обыкновенную куклу; они говорили другъ передъ другомъ длинныя рѣчи, отчаянно жестикулировали, а передъ уходомъ со сцены обязательно вступали въ драку. Куклы приводились въ движеніе помощью нитокъ и притомъ довольно-таки грубовато, такъ что зритель видѣлъ не только нитки, но и бурую руку, управлявшую ими; въ довершеніе всего всѣ актеры и актрисы говорили одинаковымъ голосомъ. Публика стояла передъ театромъ и, казалось, искренно восхищалась представленіемъ.
По окончаніи спектакля къ намъ направился мальчикъ съ небольшимъ мѣднымъ тазикомъ въ рукахъ для сбора пожертвованій. Не зная, сколько дать ему, я рѣшилъ, что положу столько же, сколько положатъ другіе. Къ несчастію, передо мной были всего двое, да и тѣ не рѣшили моего затрудненія, такъ какъ не дали ничего. Итальянскихъ монетъ у меня не было, и я положилъ маленькую швейцарскую монетку центовъ около десяти. Кончивши сборъ, мальчикъ высыпалъ его на сцену; послѣ весьма оживленнаго разговора съ невидимымъ хозяиномъ театра онъ
материей, равно как и четыре кушетки и целый полк стульев. Как мебель, так и все украшения, канделябры и ковры были новехоньки, свежи и лучшего сорта. Нам вовсе не требовалось гостиной, но нам сказали, что на каждые две спальни полагается одна такая гостиная, и что мы, если пожелаем, можем пользоваться ею. Так как это нам ничего не стоило, то мы, конечно, и не отказывались.
Турин, по-видимому, много читает; по крайней мере, в нем гораздо более книжных магазинов, чем во всех других городах, виденных мною. В Турине много военных. Форма итальянских офицеров самая красивая из всех, какие я знаю, и человек всегда кажется в ней красивее, чем он есть на самом деле. Народ здесь не особенно рослый, но прекрасно сложен, имеет красивые черты лица, темно-оливкового цвета кожу и блестящие черные глаза.
За несколько недель перед поездкой в Италию я стал собирать о ней от туристов сведения. Все спрошенные утверждали в один голос, что итальянцы страшные обманщики и что с ними надо держать ухо остро. Однажды вечером я прогуливался по Турину и в одном из больших скверов натолкнулся на уличный театр, где показывали полишинеля. Публика состояла из 12-ти или 15-ти человек. Весь театр был не более гроба, поставленного стоймя, верхняя часть его была открыта и представляла сцену, для которой большой носовой платок отлично бы мог сыграть роль занавеса; ламповые огни представлялись парою огарков в один дюйм длины; на сцене вертелось несколько манекенов величиною в обыкновенную куклу; они говорили друг перед другом длинные речи, отчаянно жестикулировали, а перед уходом со сцены обязательно вступали в драку. Куклы приводились в движение помощью ниток и притом довольно-таки грубовато, так что зритель видел не только нитки, но и бурую руку, управлявшую ими; в довершение всего все актеры и актрисы говорили одинаковым голосом. Публика стояла перед театром и, казалось, искренно восхищалась представлением.
По окончании спектакля к нам направился мальчик с небольшим медным тазиком в руках для сбора пожертвований. Не зная, сколько дать ему, я решил, что положу столько же, сколько положат другие. К несчастью, передо мной были всего двое, да и те не решили моего затруднения, так как не дали ничего. Итальянских монет у меня не было, и я положил маленькую швейцарскую монетку центов около десяти. Кончивши сбор, мальчик высыпал его на сцену; после весьма оживленного разговора с невидимым хозяином театра он
