ному фонарю, какъ это мы сначала намѣревались сдѣлать. Прохожій сказалъ, что этотъ красный фонарь находится въ Grands Milets, т. е. въ 6.500 футахъ надъ уровнемъ долины. По собственному опыту, пріобрѣтенному на Риффельбергѣ, мы поняли, что намъ пришлось бы туда лѣзть чуть не цѣлую недѣлю. Скорѣе я готовъ отказаться отъ куренья, чѣмъ доставать съ такими хлопотами огонь.
Даже при дневномъ свѣтѣ обманчивая близость горы служитъ причиною любопытныхъ иллюзій. Такъ, напримѣръ, если смотрѣть невооруженнымъ глазомъ на хижину, стоящую тамъ около ледника, то немного далѣе и выше этого пункта можно разсмотрѣть и то мѣсто, гдѣ зажигается по ночамъ красный огонь; оба пункта кажутся такъ близкими другъ отъ друга, что наблюдатель готовъ спорить, что, находясь въ одномъ изъ нихъ, онъ легко перекинетъ камень въ другой. Въ дѣйствительности же не совсѣмъ такъ; разница въ высотѣ обоихъ пунктовъ болѣе 3000 футовъ. Снизу это кажется просто невѣроятнымъ, но тѣмъ не менѣе это такъ.
Гуляя, мы все время слѣдили за луной, и даже, возвратясь на веранду гостинницы, я не спускалъ съ нее глазъ. Дѣло въ томъ, что у меня сложилась теорія, по которой тяготѣніе рефракціи вліяетъ на атмосферическую компенсацію, вслѣдствіе чего преломленіе отъ земной поверхности должно проявлять наибольшій эффектъ тамъ, гдѣ проходятъ большія горныя цѣпи; если одическая и идиллическая силы при этомъ будутъ дѣйствовать одновременно, то легко можетъ случиться, что онѣ воспрепятствуютъ лунѣ подняться выше 12.000 футовъ надъ уровнемъ моря. Нѣкоторые изъ моихъ ученыхъ коллегъ встрѣтили эту смѣлую теорію съ крайнимъ презрѣніемъ, другіе просто молчаніемъ. Изъ числа первыхъ могу указать на профессора Н—у, изъ числа вторыхъ профессора Т—ль. Такова профессіональная зависть, ни за что въ свѣтѣ не отнесется ученый доброжелательно къ теоріи, которую онъ не самъ составилъ. У этого народа совершенно отсутствуетъ товарищеское чувство; по крайней мѣрѣ, всѣ они страшно возставали, когда я называлъ ихъ собратьями или коллегами. Чтобы показать, какъ далеко можетъ иногда заходить ихъ неделикатность и злоба, достаточно сказать, что я предлагалъ профессору Н—у опубликовать мою великую теорію, какъ собственное его открытіе; я даже просилъ его сдѣлать это, мало того, я предлагалъ ему, что самъ напечатаю и выдамъ ее за его собственную. А онъ, вмѣсто того, чтобы поблагодарить меня, сказалъ, что если я только попытаюсь навязать ему мою теорію, то онъ будетъ преслѣдовать меня судомъ за клевету. Я собирался уже предложить свое дѣтище мистеру Дарвину, зная его за человѣка безъ пред-
ному фонарю, как это мы сначала намеревались сделать. Прохожий сказал, что этот красный фонарь находится в Grands Milets, т. е. в 6.500 футах над уровнем долины. По собственному опыту, приобретенному на Риффельберге, мы поняли, что нам пришлось бы туда лезть чуть не целую неделю. Скорее я готов отказаться от куренья, чем доставать с такими хлопотами огонь.
Даже при дневном свете обманчивая близость горы служит причиною любопытных иллюзий. Так, например, если смотреть невооруженным глазом на хижину, стоящую там около ледника, то немного далее и выше этого пункта можно рассмотреть и то место, где зажигается по ночам красный огонь; оба пункта кажутся так близкими друг от друга, что наблюдатель готов спорить, что, находясь в одном из них, он легко перекинет камень в другой. В действительности же не совсем так; разница в высоте обоих пунктов более 3000 футов. Снизу это кажется просто невероятным, но тем не менее это так.
Гуляя, мы все время следили за луной, и даже, возвратясь на веранду гостиницы, я не спускал с нее глаз. Дело в том, что у меня сложилась теория, по которой тяготение рефракции влияет на атмосферическую компенсацию, вследствие чего преломление от земной поверхности должно проявлять наибольший эффект там, где проходят большие горные цепи; если одическая и идиллическая силы при этом будут действовать одновременно, то легко может случиться, что они воспрепятствуют луне подняться выше 12.000 футов над уровнем моря. Некоторые из моих ученых коллег встретили эту смелую теорию с крайним презрением, другие просто молчанием. Из числа первых могу указать на профессора Н—у, из числа вторых профессора Т—ль. Такова профессиональная зависть, ни за что в свете не отнесется ученый доброжелательно к теории, которую он не сам составил. У этого народа совершенно отсутствует товарищеское чувство; по крайней мере, все они страшно восставали, когда я называл их собратьями или коллегами. Чтобы показать, как далеко может иногда заходить их неделикатность и злоба, достаточно сказать, что я предлагал профессору Н—у опубликовать мою великую теорию, как собственное его открытие; я даже просил его сделать это, мало того, я предлагал ему, что сам напечатаю и выдам ее за его собственную. А он, вместо того, чтобы поблагодарить меня, сказал, что если я только попытаюсь навязать ему мою теорию, то он будет преследовать меня судом за клевету. Я собирался уже предложить свое детище мистеру Дарвину, зная его за человека без пред-
