втерпежъ, я отъ нея сбѣжалъ. Очутившись снова въ лохмотьяхъ и въ большей бочкѣ изъ подъ сахарнаго песку, я почувствовалъ себя было опять свободнымъ и довольнымъ, но Томъ Соуэръ меня разыскалъ. Онъ уговорилъ меня вернуться къ вдовушкѣ и держать себя благопристойно, обѣщавъ въ награду за это принять меня въ шайку разбойниковъ, которую собирался организовать. Въ виду такого заманчиваго обѣщанія, я немедленно же вернулся къ вдовушкѣ.
Увидѣвъ меня, она расплакалась, назвала меня бѣднымъ заблудшимся ягненкомъ и надавала мнѣ множество другихъ подобныхъ же прозвищъ, не имѣя, впрочемъ, ни малѣйшаго желанія меня оскорбить. На меня опять надѣли новое платье, въ которомъ я все время обливался по̀томъ и чувствовалъ себя такъ, какъ будто все мое тѣло сведено судорогами. Все вошло опять въ прежнюю колею. Вдовушка созывала всю семью къ ужину по колоколу. Заслышавъ звонокъ, надлежало тотчасъ же явиться въ столовую, а между тѣмъ, добравшись туда, все-таки нельзя было заручиться немедленно чѣмъ-нибудь съѣстнымъ: приходилось ждать, пока вдовушка, склонивъ голову, побормочетъ малую толику надъ блюдами, хотя съ ними и безъ того все, повидимому, обстояло благополучно. Все было сжарено и сварено въ мѣру. Иное дѣло, если бы подали на столъ боченокъ какой-нибудь мѣшанины; тогда заклинанія могли бы, пожалуй, оказаться кстати: содержимое лучше бы перемѣшалось, выпустило бы изъ себя сокъ и стало бы вкуснѣе.
Послѣ ужина вдовушка доставала большую книгу и принималась меня учить про Моисея и тростники. Я выбивался изъ силъ, чтобы узнать про него всю подноготную и съ теченіемъ времени добился отъ вдовушки объясненія, что этотъ самый Моисей давнымъ давно уже умеръ. Тогда я совершенно пересталъ имъ интересоваться, потому что не спекулирую такими товарами, какъ мертвецы.
Въ весьма непродолжительномъ времени я ощутилъ желаніе курить и попросилъ вдовушку дозволить мнѣ это; она не согласилась, — объявила куреніе нечистоплотной, грязной привычкой и потребовала, чтобы я совсѣмъ оть него отказался. Люди сплошь и рядомъ вообще таковы; они увлекаются вещами, о которыхъ ровнехонько ничего не знаютъ. Вотъ, хоть бы госпожа Дугласъ увлекалась Моисеемъ и постоянно твердила про него, хотя онъ, сколько мнѣ извѣстно, не доводился ей съ родни. Къ тому же отъ него не могло получиться ни малѣйшаго прока для кого-либо, такъ какъ онъ, вѣдь, давно уже умеръ. При всемъ томъ, госпожа Дугласъ страшно набрасывалась на меня за куреніе, въ которомъ
втерпеж, я от нее сбежал. Очутившись снова в лохмотьях и в большей бочке из-под сахарного песку, я почувствовал себя было опять свободным и довольным, но Том Соуэр меня разыскал. Он уговорил меня вернуться к вдовушке и держать себя благопристойно, обещав в награду за это принять меня в шайку разбойников, которую собирался организовать. Ввиду такого заманчивого обещания, я немедленно же вернулся к вдовушке.
Увидев меня, она расплакалась, назвала меня бедным заблудшимся ягненком и надавала мне множество других подобных же прозвищ, не имея, впрочем, ни малейшего желания меня оскорбить. На меня опять надели новое платье, в котором я все время обливался потом и чувствовал себя так, как будто все мое тело сведено судорогами. Все вошло опять в прежнюю колею. Вдовушка созывала всю семью к ужину по колоколу. Заслышав звонок, надлежало тотчас же явиться в столовую, а между тем, добравшись туда, все-таки нельзя было заручиться немедленно чем-нибудь съестным: приходилось ждать, пока вдовушка, склонив голову, побормочет малую толику над блюдами, хотя с ними и без того все, по-видимому, обстояло благополучно. Все было сжарено и сварено в меру. Иное дело, если бы подали на стол бочонок какой-нибудь мешанины; тогда заклинания могли бы, пожалуй, оказаться кстати: содержимое лучше бы перемешалось, выпустило бы из себя сок и стало бы вкуснее.
После ужина вдовушка доставала большую книгу и принималась меня учить про Моисея и тростники. Я выбивался из сил, чтобы узнать про него всю подноготную и с течением времени добился от вдовушки объяснения, что этот самый Моисей давным давно уже умер. Тогда я совершенно перестал им интересоваться, потому что не спекулирую такими товарами, как мертвецы.
В весьма непродолжительном времени я ощутил желание курить и попросил вдовушку дозволить мне это; она не согласилась, — объявила курение нечистоплотной, грязной привычкой и потребовала, чтобы я совсем от него отказался. Люди сплошь и рядом вообще таковы; они увлекаются вещами, о которых ровнехонько ничего не знают. Вот, хоть бы госпожа Дуглас увлекалась Моисеем и постоянно твердила про него, хотя он, сколько мне известно, не доводился ей с родни. К тому же от него не могло получиться ни малейшего прока для кого-либо, так как он, ведь, давно уже умер. При всем том, госпожа Дуглас страшно набрасывалась на меня за курение, в котором
