что, какъ ему было извѣстно, паромъ совершалъ уже свой послѣдній рейсъ на этотъ день. Черезъ очень долгія двѣнадцать или пятнадцать минутъ колеса остановились, Томъ выскользнулъ изъ лодки и поплылъ въ темнотѣ къ берегу, на который вылѣзъ ярдахъ въ пятидесяти ниже, внѣ опасности быть замѣченнымъ какими-нибудь прохожими. Онъ побѣжалъ пустынными закоулками и скоро очутился позади забора, окружавшаго дворъ тети Полли, перелѣзъ черезъ него, подбѣжалъ къ такъ называвшемуся имъ «аду» и сталъ смотрѣть въ окно комнаты, въ которой горѣла свѣча. Тутъ сидѣли: тетя Полли, Сидъ, Мэри и мать Джо Гарпера, и разговаривали между собою. Они всѣ находились по ту сторону кровати, которая стояла между ними и дверью. Томъ пробрался къ этой двери и сталъ приподнимать тихонько щеколду; онъ надавилъ еще и дверь сдвинулась немножко; онъ продолжалъ осторожно увеличивать щель, замирая при каждомъ скрипѣ двери; наконецъ, ему показалось возможнымъ проползти въ комнату на колѣнкахъ; онъ просунулъ голову и началъ двигаться…
— Что это такъ задуваетъ свѣчку? — проговорила тетя Полли. Томъ поползъ скорѣе. — Да никакъ дверь открыта!.. Такъ и есть… Теперь все такое странное происходитъ. Поди, Сидъ, запри дверь.
Томъ успѣлъ юркнуть подъ кровать какъ разъ во время. Онъ замеръ, насилу «отошелъ» черезъ нѣсколько минутъ, и тогда подползъ ближе, такъ что чуть не касался ногъ тети Полли.
— Какъ я вамъ говорила, — сказала она, — онъ былъ не злой мальчикъ, а только шаловливый. Любилъ подурачиться, на головѣ ходить. Съ него взыскивать, что съ жеребенка! Худаго никому онъ не наровилъ никогда, потому что сердце у него было предоброе… — И она залилась слезами.
— Вотъ такъ и мой Джо… Вѣчно бы бѣситься, придумывать всякія шалости… Но самый несебялюбивый мальчикъ и такой добрый… И, Господи Боже, когда я подумаю, что задала ему такую встряску за выпитыя сливки, совсѣмъ позабывъ, что сама выплеснула ихъ, потому что онѣ прогоркли… Думать это и то, что я не увижу болѣе никогда на этомъ свѣтѣ его, моего бѣднаго, обиженнаго мальчика… Никогда, никогда! — И мистриссъ Гарперъ зарыдала такъ, что сердце у нея было готово разорваться.
— Я надѣюсь, что Тому теперь лучше тамъ, гдѣ онъ находится, — сказалъ Сидъ. — Хотя, конечно, если бы онъ лучше велъ себя…
— Сидъ!! — Томъ почувствовалъ, какъ заблистали глаза у тети, хотя видѣть ихъ не могъ, — Сидъ, ни слова противъ моего Тома. Теперь, когда его уже нѣтъ! Господь призритъ его… Вамъ нечего
