локъ, и оба мальчика надкололи себѣ ею большой палецъ и выдавили изъ него по капелькѣ крови. Потомъ, долго налаживаясь, Томъ успѣлъ начертить начальныя буквы своего имени, употребляя мизинецъ вмѣсто пера, научилъ Гекльберри какъ вывести «Г» и «Ф», и дѣло съ клятвой было покончено. Они зарыли щепку у самой стѣны, съ какими-то очень страшными обрядами и заговорами, и стали увѣрены, что уста ихъ отнынѣ скованы и ключъ отъ этихъ оковъ заброшенъ.
Какая-то тѣнь проскользнула черезъ проломъ на другомъ концѣ полуразрушеннаго зданія, но мальчики не замѣтили ея.
— Томъ, — спросилъ шепотомъ Гекльберри, — что же, благодаря этому, мы уже должны никогда не проговориться?
— Разумѣется, что бы тамъ ни случилось, мы должны держать языкъ за зубами; иначе погибнемъ, развѣ не знаешь?
— Да… понимаю, что такъ.
Они перешептывались еще нѣсколько времени. Вдругъ какая-то собака завыла протяжно и страшно, близехонько, шагахъ въ десяти отъ нихъ. Мальчики прижались другъ къ другу, цѣпенѣя отъ ужаса.
— На котораго это изъ насъ она? — едва могъ выговорить Гекльберри.
— Не знаю… Выгляни въ щель… Поскорѣе!
— Нѣтъ, Томъ, ты самъ!
— Не могу… не могу я, Гекъ!
— Пожалуйста… Вотъ она опять!
— О, слава Богу, я радъ! — прошепталъ Томъ. — Это Буль Гарбизонъ[1].
— Ну, это хорошо… А то я уже перепугался до смерти, Томъ. Я думалъ, что это бродячій песъ.
Собака завыла опять. Сердце у мальчиковъ снова упало.
— Слушай, это не Буль Гарбизонъ! — шепнулъ Гекльберри. — Взгляни, Томъ!
Томъ, дрожа отъ страха, согласился и приложилъ глазъ къ щели. Онъ проговорилъ едва слышнымъ шепотомъ:
— О, Гекъ! Это бродячая собака!
— Скорѣе, скорѣе, Томъ! На кого она?
— Гекъ, на обоихъ насъ! Вѣдь мы совсѣмъ рядомъ.
- ↑ Еслибы у м-ра Гарбизона былъ невольникъ, по имени „Буль“, то Томъ назвалъ бы его „Гарбизоновъ Буль“. Но, говоря о сынѣ или собакѣ какого-нибудь лица, можно было сказать „Буль Гарбизонъ“ или т. п.
