— Дѣло дрянь, — отрѣзалъ Джо, не двигаясь съ мѣста. — Зачѣмъ ты его хватилъ?
— Я!.. Никогда въ жизни!
— Разсказывай! Словами дѣла не смоешь.
Поттеръ задрожалъ и поблѣднѣлъ.
— Я зналъ, что надо быть трезвымъ… Не слѣдовало болѣе пить сегодня вечеромъ. Но теперь у меня шумитъ въ головѣ… хуже, чѣмъ когда мы сюда шли. Все такъ и путается… не могу припомнить ничего хорошенько. Скажи мнѣ, Джо… но, по чести скажи, старый другъ… неужели я это сдѣлалъ? Я никогда не думалъ… Клянусь душою и честью, никакъ не думалъ, Джо!.. Разскажи все, какъ было. О, это ужасно!.. И такой онъ молодой, способный…
— Видишь-ли, вы дрались и онъ повалилъ тебя, ударивъ доскою… Потомъ ты поднялся и пошелъ, шатаясь и спотыкаясь… выхватилъ ножъ, да и всадилъ въ него въ ту самую минуту, какъ онъ снова огорошилъ тебя по головѣ… И ты пролежалъ до сихъ поръ послѣ этого, какъ чурбанъ.
— Я не понималъ, что дѣлаю. Умереть мнѣ сію минуту, если я понималъ. Все это отъ виски и въ запальчивости, не иначе. Я и оружія-то не бралъ въ руки во всю мою жизнь, Джо. Дрался я, да, но безъ оружія. Всѣ это скажутъ… Джо, ты не разсказывай никому. Обѣщай, что не разскажешь, будь другъ. Я всегда любилъ тебя, Джо, всегда стоялъ за тебя. Ты не разскажешь, Джо? И бѣдняга упалъ на колѣни передъ закаленнымъ убійцей и сложилъ руки съ умоляющимъ видомъ.
— Нѣтъ, ты былъ всегда добръ и прямъ со мною, Меффъ Поттеръ, и я не хочу отстать отъ тебя. Это по всей справедливости; больше чего же?
— О, Джо, ангелъ ты! Благословляю тебя до послѣдняго дня моего. — И Поттеръ началъ плакать.
— Ну, ну, будетъ объ этомъ. Некогда рюмить-то. Отправляйся ты этой дорогой, а я пойду тою. Бѣги же, да слѣдовъ за собою не оставляй.
Поттеръ пустился рысью, перешедшею скоро и въ карьеръ. Метисъ стоялъ, глядя ему вслѣдъ, и проговорилъ:
— Если онъ такъ ошеломленъ ударомъ и нагруженъ ромомъ, какъ оно кажется, то онъ и не вспомнитъ о ножѣ, прежде чѣмъ забѣжитъ уже такъ далеко, что побоится воротиться одинешенекъ на такое мѣсто, какъ здѣшнее… Сердце цыплячье!
Черезъ двѣ или три минуты на убитаго, на завернутый въ одѣяло трупъ и на разбитый гробъ смотрѣлъ одинъ только мѣсяцъ. Кругомъ царила снова полная тишина.
