или три бѣса, но ты ихъ не можешь видѣть, слышишь только какъ бы вѣтеръ, а случается, и разговоръ слышишь… А когда они станутъ тащить того молодца, ты швырнешь кошку имъ вслѣдъ и проговоришь: «Бѣсы за мертвецомъ, кошка за бѣсами, бородавки за кошкою, пропадай всѣ вы!» Это сведетъ всякую бородавку.
— Должно быть, дѣйствуетъ. Ты пробовалъ, Гекъ?
— Нѣтъ, но старуха Гопкинсъ сказывала.
— Если такъ, то навѣрное, потому что она слыветъ за колдунью.
— Слыветъ! Я-то знаю навѣрняка, что оно такъ. Она заколдовала моего отца. Онъ самъ говоритъ. Идетъ это онъ одинъ разъ и видитъ, что она на него «напускаетъ»; онъ и схватилъ камень и попалъ бы въ нее, если бы она не успѣла увернуться. Что же, въ ту самую ночь онъ и скатился съ навѣса, на которомъ спалъ, напившись, и сломалъ себѣ руку.
— Страсти какія!.. Но почему онъ зналъ, что она «напускаетъ?»
— О, онъ говоритъ, что это легко узнать. Если кто смотритъ на васъ очень пристально, это значитъ, что «напускаютъ», особенно, если при этомъ бормочутъ. Коли бормочутъ, то это они говорятъ «Отче нашъ» на выворотъ.
— Слушай, Гекъ, когда ты пойдешь продѣлать это съ кошкою?
— Да въ эту же ночь. Я увѣренъ, что тѣ явятся за старымъ Госсъ Уильямсомъ сегодня ночью.
— Но его схоронили еще въ субботу, Гекъ. Отчего они не пришли за нимъ въ ту же ночь?
— Вотъ сказалъ! Вѣдь бѣсъ властенъ только съ полуночи, а въ полночь-то было уже и воскресенье. Бѣсамъ въ воскресенье не очень-то привольно, я полагаю.
— Мнѣ это въ голову не приходило. Разумѣется, такъ. Можно мнѣ съ тобой?
— Отчего же не такъ, если ты не боишься.
— Я боюсь?.. Похоже на меня!.. Ты мяукнешь?
— Хорошо, а ты мяукни тоже тотчасъ въ отвѣтъ, если можно. Послѣдній разъ ты заставилъ меня мяукать до того, что старикъ Гэйсъ принялся швырять каменьями въ меня, приговаривая: «Чтобъ ихъ разорвало, этихъ котовъ!..» За это я пустилъ ему кирпичемъ въ окно… Ты это не разсказывай.
— Не буду. Я не могъ мяукнуть въ ту ночь, потому что тетя меня стерегла. Но теперь мяукну. А это что у тебя, Гекъ?
— Такъ себѣ, клещъ.
— Гдѣ ты взялъ?
— Въ лѣсу.
