— О, ради Бога, назадъ, масса Томъ! Тутъ самый громаднѣйшій великанъ изъ «Тысячи и одной ночи!» Онъ идетъ на насъ! — Говоря это, онъ попятился къ кормѣ.
Томъ далъ задній ходъ машинѣ, а когда мы остановились, человѣческое лицо, величиною съ нашъ домъ на родинѣ, заглянуло въ нашу лодку, совершенно какъ если бы домъ посмотрѣлъ на насъ своими окошками. Я упалъ и обмеръ. Полагаю, что я былъ даже совсѣмъ мертвъ съ минуту или двѣ; потомъ я пришелъ въ себя и увидѣлъ, что Томъ зацѣпился большимъ багромъ за нижнюю губу великана и удерживалъ тѣмъ нашъ шаръ на мѣстѣ, а самъ закинулъ голову назадъ и разсматривалъ внимательно эту страшную рожу.
Джимъ стоялъ на колѣняхъ, скрестивъ руки и смотря на этотъ предметъ какъ бы съ мольбою; онъ шевелилъ губами, но не могъ произнести ничего. Я только взглянулъ и былъ готовъ лишиться чувствъ снова, но Томъ сказалъ:
— Да онъ не живой, дурачье! Это сфинксъ.
Никогда еще Томъ не казался мнѣ такимъ маленькимъ: настоящая муха! Но это было потому, что голова великана была такъ велика и ужасна. Ужасна! да, но она не устрашала меня уже болѣе, потому, что у нея были благородныя черты, въ которыхъ выражалась грусть и какая-то мысль, но занятая не вами, а чѣмъ-то другимъ, болѣе широкимъ. Изваянъ этотъ сфинксъ былъ изъ камня, — красноватаго камня, — носъ и уши были у него сколоты и это придавало ему обиженный видъ, что невольно возбуждало въ васъ жалость къ нему.
Мы отодвинулись немного, покружили около него и надъ нимъ, и онъ показался намъ весьма величавымъ. Голова у него была мужская, — можетъ быть, женская, — а туловище вродѣ тигра и длиною въ сто двадцать пять футовъ; а между передними его лапами помѣщался прехорошенькій, маленькій храмъ. Цѣлыя сотни, можетъ быть, и тысячи лѣтъ, изъ массы песка виднѣлась лишь одна голова сфинкса, но недавно песокъ былъ раскопанъ и открылся этотъ маленькій храмъ. Сколько потребовалось песку, чтобы схоронить такую громаду? Я думаю не менѣе, чѣмъ для того, чтобы зарыть цѣлый пароходъ.
Мы спустили Джима на самую макушку сфинкса, вручивъ ему американскій флагъ для охраны, потому что были въ чужомъ государствѣ; потомъ стали переходить съ одного разстоянія на другое, ради того, что Томъ называлъ эффектами, перспективами и соразмѣреніями; а Джимъ старался въ это время принимать различныя положенія и позы, какія только могъ придумать. Самою удачною фигурою было стояніе на головѣ и прыганье по лягу-
