ганъ до того, что не могъ лѣзть вверхъ; неужели же онъ хотѣлъ опустить меня среди этихъ всякихъ тигровъ?
Но нѣтъ; голова у него была въ порядкѣ; онъ зналъ, что дѣлаетъ. Онъ спустился на футовъ тридцать или сорокъ отъ воды, остановилъ шаръ надъ самымъ центромъ озера и крикнулъ:
— Отпускай и вались!
Я повиновался и упалъ внизъ, ногами впередъ, стрѣльнувъ такъ чуть не съ милю до дна; а когда я вынырнулъ опять, Томъ сказалъ мнѣ:
— Теперь ложись на спину и плавай такъ, пока не отдохнешь и не придешь хорошенько въ себя; тогда я спущу тебѣ лѣстницу въ воду и ты вскарабкаешься наверхъ.
Все это было исполнено. Но какова была смѣтка у Тома?Если бы онъ старался опуститъ меня гдѣ-нибудь на землѣ, звѣринецъ могъ бы слѣдовать за нами, и пока мы выискали бы безопасное мѣсто, я выбился бы изъ силъ и упалъ.
Въ продолженіи всего этого времени львы и тигры разбирали наши вещи, стараясь, повидимому, раздѣлить ихъ поровну между собою; но, вѣроятно, вышло у нихъ какое-нибудь недоразумѣніе, кто-нибудь хотѣлъ стащить больше, чѣмъ приходилось на его долю, и тутъ началась такая свалка, что и представить себѣ нельзя. Всѣхъ звѣрей было штукъ до пятидесяти и все это смѣшалось въ одну кучу, рыча, ревя, кусаясь и царапаясь, въ воздухѣ мелькали хвосты и лапы, и нельзя было разобрать, что кому принадлежитъ; кругомъ такъ и летѣли клочья мѣха и клубы песка. Когда бой окончился, одни изъ звѣрей лежали мертвые, другіе удалялись, прихрамывая, а остальные сидѣли на полѣ сраженія, полизывая свои раны или поглядывая на насъ, причемъ точно бы приглашали насъ сойти и поиграть съ ними; намъ не хотѣлось ни того, ни другого.
Что касалось нашей одежды, то отъ нея не оставалось ничего: каждый лоскутъ ея былъ въ желудкѣ животныхъ, но врядъ-ли имъ могло поздоровиться отъ этого, потому что было тамъ много мѣдныхъ пуговицъ, въ карманахъ лежали ножи, курительный табакъ, гвозди, мѣлъ, камешки, крючки для уженья и всякая всячина. Но мнѣ не было дѣла до этого, а злило меня то, что у насъ оставались теперь только вещи профессора; запасъ платья у него былъ значительный, но намъ было невозможно показаться въ этомъ видѣ передъ кѣмъ-нибудь, — если бы случилось встрѣтиться съ обществомъ, — потому что брюки были длинны какъ туннели, а сюртуки и прочее въ томъ же родѣ. Но все же это годилось для передѣлки, а Джимъ былъ вродѣ колченожки-портного, и онъ обѣщалъ устроить каждому изъ насъ по одному приличному костюму, или даже по два.
