воды раньше, чѣмъ черезъ часъ, и даже при этомъ кому-нибудь надо было сходить за нимъ. И Томъ сказалъ:
— Слушай, Джимъ, я схожу за водою вмѣсто тебя, если ты тутъ за меня немного покрасишь. Джимъ потрясъ головою и отвѣтилъ:
— Нельзя, масса Томъ. Старая госпожа велѣла мнѣ принести воды и не останавливаться, чтобы подурачиться съ кѣмъ дорогой. Она такъ и сказала, что масса Томъ будетъ уговаривать меня покрасить за него, но я не долженъ соглашаться, а свое дѣло долженъ дѣлать. Она будетъ наблюдать за окраской.
— О, ты не смотри на то, что она говоритъ, Джимъ. Она всегда такъ толкуетъ. Дай мнѣ ведро… Я сбѣгаю въ одну минуту. Она никогда не узнаетъ.
— О, не смѣю я, масса Томъ. Старая миссисъ говоритъ, что сорветъ мнѣ голову за это. Право, обѣщается!
— Она-то? Да она никого не ударитъ… Постучитъ только тебѣ по головѣ своимъ наперсткомъ, такъ это развѣ что? Говоритъ она ужасныя вещи, но отъ словъ не больно… по крайней мѣрѣ, если она при этомъ не плачетъ. Джимъ, я дамъ тебѣ камешекъ. Я дамъ тебѣ бѣлую сплавку!
Джимъ началъ колебаться.
— Бѣлую сплавку, Джимъ. Она чего стоитъ!
— Да… Вещица славная, что говорить… Только, масса Томъ, я страшно боюсь старой миссисъ…
Но Джимъ былъ лишь человѣкъ… и искушеніе было для него слишкомъ сильно. Онъ поставилъ свое ведро и взялъ кусочекъ сплава. А черезъ мгновеніе онъ уже несся внизъ по улицѣ съ своимъ ведромъ и зудящей спиной, Томъ красилъ усердно заборъ, а тетя Полли удалялась съ поля битвы съ туфлемъ въ рукѣ и торжествомъ во взорѣ.
Весь задоръ Тома былъ непродолжителенъ. Мальчикъ сталъ размышлять о всѣхъ шалостяхъ, задуманныхъ на этотъ день, и его печаль увеличилась. Скоро всѣ мальчики разбредутся по разнымъ привлекательнымъ направленіямъ и будутъ издѣваться безъ конца надъ нимъ, приговореннымъ къ работѣ. Одна эта мысль жгла его, какъ огонь. Онъ вытащилъ все свое земное богатство и принялся его разсматривать; были тутъ игрушечные обломки, камешки, всякая дрянь. Всего было достаточно, можетъ быть, чтобы добиться обмѣна на другую работу, но слишкомъ мало для того, чтобы купить себѣ полчаса полной свободы. Онъ спряталъ снова въ карманъ эти скудныя средства и отказался вовсе отъ мысли подкупить товарищей. Но въ эту тяжелую и отчаянную минуту его осѣнило вдохновеніе, — великое, чудное
