и самый годъ ихъ заключенія не были извѣстны! Одна женщина и четверо мужчинъ — сгорбленные, сморщенные, потерявшіе разсудокъ, старики. Они сами давно забыли всѣ подробности своихъ преступленій, за которыя ихъ заключили въ подземелье! У нихъ были самыя смутныя понятія даже о самихъ себѣ; если они что-нибудь разсказывали, то никакъ не могли повторить этого во второй разъ. Цѣлый рядъ патеровъ, на обязанности которыхъ лежало приходить къ заключеннымъ и каждый день молиться съ ними и напоминать имъ, что милосердый Господь допустилъ ихъ заключеніе сюда съ премудрою целью, чтобы научить ихъ терпенію, смиренію, повиновенію къ тѣмъ притесненіямъ, которыя Ему угодно было ниспослать на нихъ — все это были какими-то традиціями въ умахъ этихъ несчастныхъ развалинъ, но не болѣе. Они знали только, что находятся очень долго въ заключеніи, но не помнили ни именъ, ни самаго своего преступленія. Но вотъ, съ помощью традицій и воспоминаній, наконецъ, удалось добраться до того, что ни одинъ изъ этихъ пятерыхъ заключенныхъ не видалъ свѣта въ теченіе тридцати четырехъ лѣтъ! Король и королева решительно ничего не знали объ этихъ заключенныхъ, кромѣ только того, что эти люди составляли какъ бы движимую собственность, наслѣдственное имущество, полученное вмѣстѣ съ трономъ отъ прежней фирмы. При передачѣ этихъ людей ничего не было передано относительно ихъ біографіи; но наслѣдники находили, что не стоило интересоваться такою ничтожностью. Тогда я сказалъ королевѣ:
— Такъ почему же вы ихъ не выпустили на свободу?
Вопросъ былъ щекотливый, она дѣйствительно не знала, какъ на него отвѣтить; ей никогда не приходила въ голову такая простая вещь. Такимъ образомъ здѣсь она, сама того не сознавая, какъ бы предусматривала истинную исторію будущихъ плѣнниковъ замка Ифъ. Теперь мнѣ стало совершенно яснымъ, что при ея воспитаніи эти унаслѣдованныя лица были не болѣе какъ собственностью. Дѣйствительно, если мы наслѣдуемъ какое-либо ничтожное имущество, мы не заботимся даже и о томъ, чтобы его выбросить, хотя оно и не имѣетъ для насъ никакой цѣны.
Когда я вывелъ всю эту фалангу человѣческихъ существъ на свѣтъ Божій въ полдень, при яркомъ сіяніи солнца, — предварительно завязавъ имъ глаза, чтобы они не ослѣпли отъ непривычки къ свѣту, — то это представляло удивительное зрѣлище. Костлявые, худые, измозжденные, сгорбившіеся, дрожавшіе отъ страха — вполнѣ узаконенныя дѣти королевской власти. Забывшись, я пробормоталъ:
— Какъ бы я хотѣлъ это сфотографировать. Вамъ, конечно,
