шу васъ заявить объ этомъ суду, чтобы ихъ розыскали, такъ какъ они убили барона и подожгли домъ.
Я такъ и думалъ, что онъ непременно это скажетъ. Угольщикъ и его жена выказали самый живой интересъ къ этимъ новостямъ и горѣли нетерпеніемъ скорѣе сообщить объ этомъ; затѣмъ ихъ лица приняли совершенно иное выраженіе и они стали разспрашивать объ этомъ дѣлѣ; я отвѣчалъ самъ на всѣ вопросы и наблюдалъ, какое впечатлѣніе производили на нихъ мои отвѣты; они также выразили не малый интересъ къ этому дѣлу, но когда узнали, изъ какой семьи были эти заключенные, то это нѣсколько изменило атмосферу; хотя наши хозяева выражали такое же любопытство относительно этого событія, какъ и прежде, но желаніе сообщить объ этомъ суду было только наружное, но не дѣйствительное. Король не замѣтилъ этой перемѣны, и я былъ очень радъ этому. Я разсказывалъ о мельчайшихъ подробностяхъ минувшей ночи и замѣтилъ, что эти люди совершенно отказались дать этому дѣлу дальнѣйшей ходъ. Прискорбно было смотрѣть въ этомъ дѣлѣ на то, съ какою алчностью вся эта угнетенная община подняла руки на людей своего сословія въ защиту притѣснителя цѣлой общины. Эти мужъ и жена чувствовали, что въ ссорѣ, происшедшей между лицомъ изъ ихъ сословія и ихъ лордомъ, слѣдуетъ принять сторону последняго, не разбирая сущности дѣла и не обращая вниманія на своихъ собратьевъ. Этотъ угольщикъ помогалъ вешать своихъ сосѣдей только по одному подозрѣнію безъ всякихъ очевидныхъ доказательствъ; но ни онъ, ни его жена не видѣли въ этомъ ничего ужаснаго.
Это было крайне прискорбно для человѣка съ мечтами о республикѣ. Такое положеніе вещей напоминало мнѣ о томъ времени тринадцать вѣковъ спустя, когда «бѣдные бѣлые» нашего юга, которые постоянно подвергались презрѣнію и даже оскорбленіямъ со стороны окружныхъ рабовладѣльцевъ, потому что въ средѣ этихъ «бѣдныхъ бѣлыхъ» было много рабовъ, — готовы были стать на сторону этихъ самыхъ рабовладѣльцевъ въ политическихъ движеніяхъ и жертвовать своею жизнью, когда дѣло дошло до вопроса объ уничтоженіи рабства, т. е. такого учрежденія, которое ихъ унижало и позорило. Въ душѣ же эти «бѣдные бѣлые» ненавидѣли рабовладѣльцевъ и, вѣроятно, чувствовали свой позоръ. Но ихъ чувства не выплывали наружу; при иныхъ обстоятельствахъ они, конечно, и обнаружились бы, но пока и этого было достаточно; это доказываетъ, что человѣкъ въ глубинѣ своей души всегда остается человѣкомъ, но только его чувства не всегда проявляются въ внѣшней формѣ.
Теперь, если мы вернемся къ нашему угольщику, то онъ былъ
