— Какъ, неужели его обнесли? Какъ жаль! Не понимаю, какимъ это образомъ я не доглядѣлъ. Ахъ, пусть онъ извинитъ меня. Извините пожалуйста, мистеръ Бакстеръ… Банкеръ… право, извините. Вѣрно, я думалъ о чемъ-нибудь другомъ; ума не приложу, какъ это вышло. Но я крайне озабоченъ однимъ обстоятельствомъ, отсюда и моя разсѣянность. Впрочемъ, не обращайте вниманія на такіе пустяки, мистеръ Бенкеръ, на эту маленькую оплошность съ моей стороны. Такъ со мной всегда бываетъ въ тѣхъ случаяхъ, когда кто-нибудь… хм… кто-нибудь не платитъ мнѣ за свое содержаніе по три недѣли. Вы понимаете, что я хочу сказать? Надѣюсь, я выразился довольно ясно? Вотъ ваша порція рагу. Наслаждайтесь моимъ благодѣяніемъ настолько же, насколько наслаждаюсь я, оказывая его вамъ.
Яркій румянецъ вспыхнулъ на блѣдныхъ щекахъ обиженнаго, разлился до ушей и залилъ лобъ до самаго корня волосъ. Однако, юноша ничего не сказалъ и принялся за ѣду среди всеобщаго неловкаго молчанія. Онъ чувствовалъ, что всѣ глаза устремлены на него. Барроу тѣмъ временемъ шепнулъ Трэси:
— Старику только этого и было нужно. Онъ ни за что не пропустилъ бы такого удобнаго случая придраться къ человѣку.
— Какая грубость, — замѣтилъ Трэси и подумалъ про себя, собираясь занести эти мысли въ свой дневникъ:
«Въ томъ домѣ, гдѣ я теперь поселился, оказалась республика въ миніатюрѣ: здѣсь всѣ равны и свободны, насколько свобода и равенство мыслимы на землѣ. И я рѣшилъ остаться тутъ, надѣясь быть равнымъ между равными, зауряднымъ человѣкомъ между такими же людьми, а между тѣмъ на самомъ порогѣ меня уже встрѣтило неравенство. За нашей общей трапезой я вижу людей, которымъ по той или другой причинѣ оказываютъ особое вниманіе, и вижу бѣдняка, отверженнаго всѣми. Одни смотрѣли на него съ презрѣніемъ, другіе съ ледянымъ равнодушіемъ. Онъ переноситъ жестокія обиды, хотя все его преступленіе заключается въ бѣдности. Равенство должно бы, кажется, развивать въ людяхъ болѣе душевнаго благородства. По крайней мѣрѣ, я такъ понималъ».
Послѣ ужина, Барроу предложилъ прогуляться, и они пошли. Новый знакомый Трэси имѣлъ при этомъ въ виду практическую цѣль и сталъ уговаривать пріятеля перемѣнить шляпу ковбоя на другую, болѣе обыденную. По его словамъ, человѣку, наряженному такимъ шутовскимъ образомъ, ни за что не пристроиться ни къ какому дѣлу, будь то ремесло или умственная работа.
— Насколько я вижу, вы не ковбой по профессіи, — замѣтилъ онъ.
— Конечно, нѣть.
