кой безпечности почтенной женщины и протянулъ уже руку за шляпой, собираясь избавить Гэтти отъ своего присутствія, когда та сказала ему:
— Куда вы уходите?
— Никуда собственно; но вѣдь я вамъ мѣшаю.
— Мѣшаете? Да съ чего вы взяли? Сидите преспокойно, я попрошу васъ посторониться, когда будетъ надо.
Теперь она перестилала постели. Берклей сѣлъ и сталъ слѣдить глазами за ея проворной, прилежной работой.
— Съ чего это вамъ пришло въ голову, что вы можете помѣшать? Неужели мнѣ нужна для уборки вся комната за-разъ?
— Говоря по правдѣ, я намекалъ не на то. Но согласитесь, что мы остались съ вами здѣсь вдвоемъ, въ пустомъ домѣ, а такъ какъ ваша матушка ушла…
Дѣвушка прервала его веселымъ смѣхомъ:
— Значитъ, я осталась беззащитной? Господь съ вами, мнѣ не надо защитниковъ. Я не боюсь. Вотъ еслибы остаться совсѣмъ одной, тогда другое дѣло, потому что я ненавижу привидѣнія, скажу вамъ откровенно. Не то, чтобы я въ нихъ вѣрила, нѣтъ, но все-таки мнѣ страшно.
— Какъ же вы можете бояться того, во что не вѣрите?
— Ну, ужь я тамъ не знаю какъ; для меня это слишкомъ мудрено разобрать; а только я боюсь, вотъ и все. Тоже самое говоритъ и Мэджи Ли.
— Кто такая Мэджи Ли?
— А это одна изъ нашихъ жилицъ, молодая лэди, которая ходитъ работать въ мастерской.
— Она работаетъ въ мастерской?
— Да, въ башмачной.
— Въ башмачной мастерской, а вы называете ее молодою лэди?
— Да вѣдь ей только двадцать два года; какъ же назвать ее иначе?
— Я думалъ вовсе не о ея годахъ, а объ этомъ титулѣ. Дѣло въ томъ, что я уѣхалъ изъ Англіи, чтобы уйти отъ искусственныхъ формъ общежитія, пригодныхъ только искусственному народу, а между тѣмъ нахожу, что вы усвоили ихъ себѣ за океаномъ. Мнѣ это очень не нравится. Я думалъ, что у васъ здѣсь просто мужчины и женщины, что въ Америкѣ всѣ равны и нѣтъ различія между классами общества.
Гэтти остановилась, держа въ зубахъ конецъ подушки, на которую хотѣла надѣть чистую наволочку. Взглянувъ на говорившаго, она выпустила подушку и сказала:
