— Отецъ! Имя Самуила я не могу принять ни подъ какимъ условіемъ.
— Сынъ мой!
— Отецъ мой, я говорю совершенно серьезно. Я не могу.
— Почему?
— Отецъ, я питаю непобѣдимое отвращеніе къ этому имени.
— Мой сынъ, ты говоришь глупости! Многіе великіе и мужественные люди носили имя Самуила.
— Я хотѣлъ бы слышать, сударь, хоть одинъ такой примѣръ.
— Что!? А развѣ Пророкъ Самуилъ не былъ великъ и мужественъ!
— Не совсѣмъ.
— Сынъ мой! Самъ Господь призвалъ его на небо собственнымъ голосомъ.
— О, да, сударь, — но Господь долженъ былъ дважды призывать его, прежде чѣмъ онъ пожелалъ туда отправиться.
Съ этими словами я выбѣжалъ изъ комнаты, а за мною выбѣжалъ разсвирѣпѣвшій отецъ мой. Къ полудню слѣдующаго дня онъ успѣлъ изловить меня; борьба оказалась не равной, и я получилъ имя Самуила, съ присовокупленіемъ достаточнаго количества розогъ и другихъ полезныхъ поученій. За этими занятіями гнѣвъ моего отца прошелъ и между нами установился миръ, который могъ бы перейти опять въ серьезный разрывъ, если бы я не предпочелъ быть впредь менѣе остроумнымъ. Но вы можете судить по этому происшествію, что̀ сдѣлалъ бы со мною мой отецъ, если бы я въ его присутствіи позволилъ себѣ высказать одну изъ тѣхъ неуклюжихъ, плоскихъ остротъ нынѣшнихъ двухгодовалыхъ дѣтей, о которыхъ теперь печатаютъ въ газетахъ. Я, съ своей стороны, увѣренъ, что въ такомъ случаѣ въ хронику нашей фамиліи былъ бы занесенъ фактъ дѣтоубійства.
„Не откладывай на завтра, что также хорошо можешь сдѣлать послѣ завтра“. |
В. Ф. |
Это былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которыхъ называютъ философами. Онъ представлялѣ изъ себя близнецовъ въ одномъ лицѣ, ибо одновременно родился въ двухъ разныхъ домахъ города Бостона. Дома эти существуютъ и до сегодня, съ прибитыми на нихъ дощечками, на которыхъ имѣются надписи, подтверждающія означенный фактъ. Собственно, дощечки эти никому не нужны,