И вотъ я услышалъ слова моего отца: — Авраамъ хорошее имя. Мой дѣдъ назывался Авраамомъ!
— Мать подтвердила: — Авраамъ — хорошее имя. Это правда. Выберемъ для него однимъ изъ именъ Авраамъ.
Тогда я сказалъ: — И мнѣ Авраамъ тоже нравится.
Отецъ потеръ лобъ, мать самодовольно улыбнулась.
Тетка сказала: — Какой милый, славный ребенокъ!
Отецъ продолжалъ:
— Исаакъ — хорошее имя, и Яковъ — тоже очень хорошее имя.
Мать, вполнѣ соглашаясь съ этимъ, подтвердила:
— Лучшихъ именъ и не выбрать. Присоединимъ къ его имени еще имена Исаака и Якова.
Тогда я сказалъ: — Дѣйствительно, Исаакъ и Яковъ достаточно хорошія имена для вашего покорнѣйшаго слуги. Передайте мнѣ, пожалуйста, мою погремушку: не могу же я цѣлый день заниматься жеваніемъ каучуковыхъ колецъ! И никто не записалъ тогда эти мои изрѣченія, дабы ихъ впослѣдствіи обнародовать. Я видѣлъ это, а потому самъ запомнилъ ихъ, ибо иначе они были бы разъ навсегда потеряны для свѣта. Но, въ противуположность другимъ дѣтямъ, ловящимъ на себѣ горделивый взглядъ поощренія, каждый разъ, какъ имъ удается выказать такъ рано блестящія умственныя способности, отецъ мой посмотрѣлъ на меня мрачнымъ, суровымъ взоромъ, мать казалась полу-опечаленной, полу-испуганной и даже тетка изобразила на лицѣ такую гримасу, какъ будто хотѣла сказать ею, что, пожалуй, я дѣйствительно хватилъ черезъ край. Злобно раскусивъ пополамъ одно изъ каучуковыхъ колецъ и яростно ударивъ погремушкой по головѣ котенка, я, однако, не проронилъ ни слова. Вскорѣ послѣ этого отецъ сказалъ:
— Самуилъ — превосходное имя.
Тогда я понялъ, что дѣло не обойдется безъ бури, которую уже ничто не могло отвратить. Я отшвырнулъ мою погремушку, выбросилъ изъ люльки серебряные часы моего дяди, деревянную собачку, оловяныхъ солдатиковъ и разныя другія вещи, которыя служили мнѣ обыкновенно для разсматриванія и изслѣдованія, а также для производства пріятнаго шума, и которыя я имѣлъ обыкновеніе ломать и разбивать, когда нуждался въ какомъ-нибудь здоровомъ тѣлодвиженіи.
Вслѣдъ затѣмъ я накинулъ на себя пальто, одѣлъ мою шапченку, взялъ въ одну руку мои сапожки, а въ другую кусокъ лакрицы и вылѣзъ изъ люльки на полъ. При этомъ я внутренно подбодрялъ самого себя: если дѣло дойдетъ до крупныхъ недоразумѣній, то я все-таки, достаточно вооруженъ.
И вотъ, громкимъ, увѣреннымъ голосомъ я произнесъ:
