подымаясь вверхъ и опускаясь внизъ по лѣстницѣ, пока наконецъ силы мои не истощились совершенно. Но, замѣтивъ сегодня ночью свѣтъ въ твоемъ окнѣ, я собралъ остатокъ ихъ и явился сюда съ наплывомъ прежней энергіи. Однако, теперь я чувствую, что силы опять покидаютъ меня… Подай же мнѣ, — умоляю тебя, — подай мнѣ хоть какую-нибудь надежду!
Въ величайшемъ возбужденіи я соскочилъ съ моей конторки и воскликнулъ:
— Нѣтъ, это ужь чортъ знаетъ что такое, это—выше моего пониманія! Ахъ, ты несчастная, старая, безпокойная окаменѣлость! Вѣдь ты задаромъ потратилъ всѣ свои труды! Вѣдь ты колобродилъ около гипсоваго слѣпка, а подлинный кардиффскій исполинъ находится въ Альбани. Да неужели же, чортъ тебя возьми, ты самъ не могъ узнать своей собственной оболочки!?
Лицо великана приняло вдругъ такое неизъяснимо-сконфуженное, плачевное и разочарованное выраженіе, какого я никогда до тѣхъ поръ ни у кого не видѣлъ.
Медленно поднявшись на ноги, онъ спросилъ:
— Это — истинная правда?
— Это также достовѣрно, какъ то, что я теперь здѣсь!
Онъ вынулъ изъ рта трубку и положилъ ее на каминъ. Съ минуту потомъ онъ стоялъ въ нерѣшительности, безсознательно, по старой привычкѣ, стараясь заложить руки туда, гдѣ должны бы находиться карманы его брюкъ, и, наконецъ, сказалъ, низко опустивъ голову на грудь:
— Никогда въ теченіе всей моей жизни не казался я самъ себѣ такимъ дуракомъ, какъ въ настоящую минуту. Окаменѣлый исполинъ обморочилъ весь свѣтъ, и вотъ теперь это подлое шарлатанство закончилось тѣмъ, что онъ оболванилъ даже собственный свой духъ! И если, сынъ мой, въ твоемъ сердцѣ осталась хоть искорка состраданія къ такому несчастному, униженному духу, какъ я, — то пусть люди никогда ничего не узнаютъ о томъ, что произошло здѣсь. Подумай, каково было бы тебѣ, если бы ты самъ выкинулъ подобную «исполинскую» глупость!..
Я слышалъ, какъ онъ медленно спустился съ лѣстницы и зашагалъ по спящей улицѣ. Шумъ его шаговъ становился все слабѣе и слабѣе.
Я былъ весьма опечаленъ, что онъ, — этотъ злополучный духъ — ушелъ такъ скоро, но, признаться, еще болѣе я опечаленъ былъ тѣмъ, что онъ унесъ съ собою мое красное одѣяло и мою ванну.
