И на глазахъ его показались слезы.
— Бѣдный малый, — сказалъ я, — пожалуй, я и не правъ, обращаясь съ тобой такъ сурово, хотя бы уже потому, что вѣдь ты, — кромѣ всего прочаго, — сирота! Ну, садись вотъ здѣсь на полъ, — никакая другая мебель не въ состояніи выдержать твоей тяжести! Даже и въ такомъ положеніи намъ не удобно съ тобой дружески разговаривать, такъ какъ мнѣ приходится смотрѣть на тебя задравши голову вверхъ… Такъ вотъ что: ты оставайся сидѣть здѣсь на полу, а я вскарабкаюсь на эту высокую конторку, и теперь мы можемъ болтать лицомъ къ лицу!..
Разсѣвшись на полу, онъ закурилъ предложенную мною трубку, набросилъ себѣ на плечи мое красное одѣяло и надѣлъ себѣ на голову, въ видѣ шлема, мою ванну, — все это придало ему значительную художественность и элегантность. Затѣмъ, пока я раздувалъ огонь, онъ скрестилъ ноги, подставивъ поближе къ пріятному теплу свои громадныя, изрытыя колдобинами, ступни.
— Отчего это у тебя подошвы ногъ въ такихъ ухабахъ?
— Какая-то проклятая сыпь! Я получилъ ее отъ простуды еще тамъ, лежа подъ Ньювэльской фермой… Но все-таки то мѣстечко мнѣ очень нравится; я его люблю, какъ кто-нибудь любить свою старую родину. Нигдѣ я не ощущалъ такого покоя, какимъ наслаждался тамъ!..
Проболтавши еще съ полъ-часа, я замѣтилъ, что онъ выглядитъ совсѣмъ утомленнымъ, и спросилъ его о причинѣ этого?
— Почему я усталъ? — переспросилъ онъ. — А какъ же могло бы быть иначе? Слушай, за то, что ты такъ любезно меня принялъ, я вкратцѣ разскажу тебѣ суть дѣла. Видишь-ли, я — духъ того окаменѣлаго великана, тѣло котораго показывается въ здѣшнемъ музеѣ, въ концѣ этой улицы. Я не могу обрести покой, пока тѣло мое не будетъ вновь предано землѣ. Что же я долженъ былъ дѣлать, чтобы заставить людей исполнить это мое законное желаніе? Оставалось только одно, — собери свое мужество! — начать колобродить и пугать людей вблизи того мѣста, гдѣ лежитъ теперь мое тѣло… И вотъ я еженощно колобродилъ въ музеѣ, уговоривъ и нѣкоторыхъ другихъ духовъ помогать мнѣ въ этомъ. Но мы ничего не добились: послѣ полуночи никто никогда не посѣщалъ музея. Тогда мнѣ пришло на мысль, спустившись внизъ по улицѣ, испробовать немножко поскандальничать въ этомъ домѣ. Я чувствовалъ, что здѣсь цѣль моя будетъ достигнута, если только мнѣ удастся обратить на себя чье-либо вниманіе: не даромъ же меня окружало самое отборное общество всякой адской чертовщины! И вотъ, ночь за ночью, шлялись мы, дрожа отъ холода, по этимъ пустымъ комнатамъ, волоча за собой цѣпи, пыхтя, стоная,
