лялъ собою далеко растянувшуюся процессію словъ, которой нужно было, по крайней мѣрѣ, 15 минутъ времени, чтобы достигнуть заранѣе намѣченнаго пункта. Онъ былъ совершенно спокоенъ и кротокъ, я — въ высшей степени взволнованъ и возбужденъ. Онъ стоялъ въ созерцательной позѣ колосса Родосскаго, упираясь одной ногой въ только что посаженный кустъ туберозы, а другою — въ клумбу анютиныхъ глазокъ, подбоченясь, съ надвинутой на лицо шляпой, прищуривъ одинъ глазъ и критически-удивленно устремивъ другой по направленію самой большой моей дымовой трубы.
Теперь, по его словамъ, дѣло тамъ облажено такъ, что остается только жить да радоваться. Затѣмъ онъ прибавилъ: «Я предоставляю вамъ подтвердить, видѣли-ли вы когда-нибудь нѣчто болѣе великолѣпное, чѣмъ эти 8 громоотводовъ на одной дымовой трубѣ?»
Я сказалъ, что не могу сразу припомнить, видѣлъ-ли что-нибудь болѣе великолѣпное. Онъ полагалъ, что съ его точки зрѣнія, во всемъ мірѣ, развѣ только одинъ Ніагарскій водопадъ можетъ превзойти это своей ландшафтной прелестью.
Теперь, по его чистосердечному убѣжденію, чтобы сдѣлать мой домъ «истиннымъ бальзамомъ для зрѣнія», оставалось только немножко «пріубрать» остальныя трубы, придавъ, такимъ образомъ, общему coup d’oeil успокоительное однообразіе законченности, въ которомъ бы примирялось возбужденіе, естественно и консеквентно возникшее вслѣдствіе перваго coup d’etat…»
Я освѣдомился, по какой именно книжкѣ онъ учился риторикѣ и не можетъ-ли одолжить мнѣ ее. Самодовольно улыбаясь, онъ отвѣтилъ, что выраженія его не заимствованы изъ книгъ и что только дружеское общеніе съ молніей можетъ сдѣлать человѣка способнымъ такъ свободно пользоваться стилемъ разговорной рѣчи. Затѣмъ, подсчитавъ, онъ объявилъ, что еще 8 громоотводовъ, сооруженныхъ въ различныхъ частяхъ крыши, могли бы доставить мнѣ полную увѣренность, на что потребуется не болѣе 500 футъ матеріала, присовокупивъ къ этому, что вначалѣ онъ, такъ сказать, немножко просчитался, употребивъ нѣсколько больше матеріала, чѣмъ предполагалъ, — футъ на 100 или около этого.
Я еще разъ подтвердилъ, что ужасно спѣшу и потому желалъ бы разъ навсегда привести наше дѣло къ концу, чтобы имѣть возможность пойти и продолжать мою работу.
Онъ сказалъ: «я могъ бы устроить эти 8 громоотводовъ и затѣмъ идти своей дорогой, — нѣкоторые люди такъ именно и поступили бы. Но нѣтъ, сказалъ я самъ себѣ, этотъ человѣкъ совсѣмъ чужой мнѣ, но лучше я умру, чѣмъ не позволю себѣ сдѣлать ему что-
