Мы только что видѣли, съ какой удивительной легкостью оба брата влюбились въ одну и ту же дѣвушку. Но Чангъ принципіальный и непоколебимый противникъ всякаго рода излишествъ, а Энгъ, какъ разъ, наоборотъ, изъ чего слѣдуетъ, что, хотя чувства и побужденія обоихъ этихъ людей такъ удивительно совпадаютъ, интеллектуальная дѣятельность каждаго совершенно независима: мысли ихъ вполнѣ свободны. Чангъ состоитъ членомъ общества трезвости «добрыхъ храмовниковъ», будучи вообще ревностнымъ, вдохновеннымъ адептомъ всѣхъ формъ умѣренности. Къ душевному его прискорбію, Энгъ напивается при всякомъ удобномъ случаѣ и, само собой, вслѣдствіе этого, оказывается пьянымъ и Чангъ. Эта несчастная зависимость составляетъ для Чанга предметъ большого горя, такъ какъ ею почти совершенно уничтожается полезная его дѣятельность на почвѣ стремленій къ воздержанію. Каждый разъ, когда Чангу приходится занять мѣсто во главѣ процессіи общества трезвости, Энгъ становится рядомъ съ нимъ, пунктуальный какъ часы и пьяный какъ лордъ, отнюдь, впрочемъ, не пьянѣе и небезпомощнѣе, чѣмъ его братъ, который не имѣлъ и капли во рту. Затѣмъ они оба начинаютъ кричать, ругаться и бросать комками уличной грязи и камнями въ «добрыхъ храмовниковъ», вслѣдствіе чего естественно разстраивается и вся процессія. Но, очевидно, было бы совершенно несправедливо наказывать Чанга за то, въ чемъ виноватъ Энгъ, и потому «добрые храмовники», примирившись съ такимъ непріятнымъ положеніемъ вещей, переносятъ его молча, затаивъ душевную муку. Ими было произведено по этому дѣлу тщательное разслѣдованіе и Чангъ былъ признанъ ни въ чемъ неповиннымъ. Взявъ обоихъ братьевъ, они наполнили Чанга теплой сахарной водой, а Энга виски, и уже черезъ 25 минутъ оказывалось невозможнымъ опредѣлить, кто изъ нихъ обоихъ пьянъ наиболѣе. Оба были пьяны, какъ утопленники, и судя по запаху изо рта, оба напились горячимъ пуншемъ изъ виски.
Но въ тоже время всѣ нравственные принципы Чанга оставались непоколебимыми и совѣсть его чистой, а потому справедливые экспериментаторы были вынуждены признать, что онъ пьянъ отнюдь не морально, а только физически. Конечно, тѣмъ, прискорбнѣе было видѣть друзьямъ его, какъ онъ потрясалъ руку насосу для поливки улицъ и пытался завести свои карманные часы ключемъ отъ своей квартиры.
Въ этомъ торжественномъ предостереженіи кроется мораль или, по крайней мѣрѣ, предостереженіе въ этой торжественной морали: или то, или другое. Безразлично — то или другое здѣсь заключается.
