— Какъ же, какъ же, Берри; онъ теперь вылитый покойный батюшка, какъ сейчасъ его вижу. Этакая оказія, откуда васъ Богъ принесъ? Какими судьбами? Сколько, бишь, мы съ вами не видались? Дайте вспомнить…
— Да, ужь годковъ пятнадцать, миссисъ Селлерсъ.
— Скажите, какъ летитъ время. А какъ много съ тѣхъ поръ воды утекло, сколько перемѣнъ…
Ея голосъ оборвался, губы дрогнули. Мужчины въ почтительномъ молчаніи выжидали, пока она оправится, чтобы продолжать свою рѣчь. Однако, послѣ легкой борьбы съ собою, хозяйка повернулась, прижимая передникъ къ глазамъ, и тихими шагами вышла изъ комнаты.
— Встрѣча съ вами напомнила ей, бѣдняжкѣ, о дѣтяхъ, — замѣтилъ мужъ, — вѣдь они у насъ всѣ перемерли, исключая самой младшей. Однако, прочь заботы — теперь не до нихъ. Давайте лучше плясать; радость не должна омрачаться — таковъ мой лозунгъ. И есть-ли отъ чего плясать, есть-ли чему радоваться — все это въ сущности безразлично, но когда человѣкъ веселъ, онъ всякій разъ становится здоровѣе, всякій разъ, Вашингтонъ, увѣряю тебя; я говорю по собственному опыту, а вѣдь ужь, кажется, доводилось мнѣ въ жизни видать виды. Скажи, однако, гдѣ ты пропадалъ всѣ эти годы, и оттуда-ли теперь, или изъ другого мѣста?
— Ни за что не догадаетесь, полковникъ. Изъ Чироки-Стрипъ.
— Съ моей родины!
— Также вѣрно, какъ то, что я стою передъ вами.
— Ну, нѣтъ, однако. Вѣдь не живешь же ты тамъ?
— Конечно, живу, если можно назвать жизнью убогое существованіе впроголодь, когда всѣ надежды разбиты, а бѣдность одолѣваетъ тебя во всѣхъ видахъ и смотритъ изъ всѣхъ угловъ.
— А Луиза тоже при тебѣ?
— И она, и дѣти.
— Остались тамъ?
— Да вѣдь не тащить же мнѣ ихъ съ собою.
— О, теперь дѣло ясно: ты пріѣхалъ сюда хлопотать о чемъ-нибудь передъ правительствомъ. У тебя тяжба? Будь покоенъ, я все улажу.
— Что вы! Никакой нѣтъ у меня тяжбы.
— Право? Ну, такъ хочешь сдѣлаться почтовымъ чиновникомъ? Отлично! Предоставь ужь это мнѣ. Все будетъ устроено.
— Съ чего вы взяли! я вовсе и не думалъ поступать въ почтовое вѣдомство.
— Ну, такъ чего же ты скрытничаешь, дружище? Какъ тебѣ не стыдно? Неужели ты боишься открыться старому испытан-
