— Опять таки отлично: мы подвигаемся впередъ. Значитъ, наша досада относится не къ самому процессу матеріализаціи и не зависитъ отъ ея предмета. Отсюда проистекаетъ, — продолжалъ графъ, и его глаза блеснули торжествомъ, — что все наше недовольство порождается только безденежьемъ. Послѣдній выводъ основанъ на самой несокрушимой логикѣ, не такъ-ли?
— Ну, конечно, что и толковать объ этомъ.
— Прекрасно. Когда найденъ источникъ болѣзни, не трудно найти и лекарство. Въ данномъ случаѣ, намъ требуются деньги и ничего болѣе.
Знакомое, слишкомъ знакомое искушеніе звучало въ этомъ легкомысленномъ, таинственномъ тонѣ, въ этихъ многообѣщающихъ словахъ, и лицо Гаукинса снова просіяло довѣріемъ и надеждой, когда онъ сказалъ:
— Да, намъ нужны только деньги, но неужели вы знаете способъ?.. — Его голосъ дрогнулъ.
— Вашингтонъ, неужели ты думаешь, что у меня нѣтъ иныхъ рессурсовъ, кромѣ тѣхъ, о которыхъ я говорю постороннимъ лицамъ и своимъ близкимъ друзьямъ?
— Извините, но…
— Неужели человѣкъ, скрытный по природѣ, наученный горькимъ опытомъ и осторожный, не оставитъ про запасъ кое-какихъ источниковъ, чтобы имѣть возможность выбора въ критическую минуту?
— Вы вливаете въ меня новую жизнь, полковникъ!
— Бывалъ-ли ты когда-нибудь въ моей лабораторіи?
— Не бывалъ.
— Вотъ то-то и есть! Ты даже не знаешь, что я обзавелся лабораторіей. Пойдемъ со мной. Тамъ у меня есть любопытная штука, которую я хочу тебѣ показать. Я держалъ ее въ секретѣ, и едва-ли человѣкъ пятьдесятъ знаютъ о ней. Но такая ужъ у меня привычка: я всегда держу языкъ за зубами. Гораздо лучше подождать, пока все готово, и тогда разомъ поразить всѣхъ.
— Ахъ, полковникъ, никто не внушалъ мнѣ такого неограниченнаго довѣрія къ себѣ, какъ вы! Стоитъ вамъ одобрить какую-нибудь вещь и ужь я чувствую заранѣе, что все выйдетъ отлично; не надо мнѣ ни доказательствъ, ни провѣрокъ и ничего прочаго!
Старый графъ былъ глубоко польщенъ и тронутъ.
— Я радъ, что ты вѣришь въ меня, Вашингтонъ; не всѣ такъ справедливы ко мнѣ.
— Я всегда вѣрилъ въ васъ и буду вѣрить, пока живъ!
— Спасибо, голубчикъ, и ты не раскаешься въ своемъ довѣріи. — Придя въ лабораторію, графъ продолжалъ:
