Старикъ слушалъ эту рѣчь съ какимъ-то угрюмымъ вниманіемъ, но когда секретарь кончилъ, онъ опустилъ голову и какъ-то весь съежился. Глаза его спрятались въ темныхъ ямахъ и изъ груди вылетѣлъ надтреснутый голосъ, произнесшій тихо:
— Но вѣдь я не за себя… За мальчика!
— За мальчика?—переспросилъ секретарь и пошелъ на свое мѣсто.
Нѣсколько секундъ недоумѣнія.
„Имѣемъ ли мы право?“ тихо шепчетъ секретарь.
„Имѣемъ ли мы право?“ также тихо шепчетъ почтенная предсѣдательница, строго покачивая буклями.
„Имѣемъ ли мы право?“ спрашиваютъ сами себя всѣ милостивыя государыни.
— Къ сожалѣнію, мы не имѣемъ права!—рѣшаетъ сперва лицо секретаря, потомъ жестъ, а затѣмъ и тихій шопотъ.
— Къ сожалѣнію, мы не имѣемъ права!—говоритъ по-французски предсѣдательница.
— Мы не имѣемъ права!—отвѣчаютъ лица „милостивыхъ государынь“ и всѣ онѣ обращаютъ вниманіе на мальчика, помочь которому онѣ не имѣютъ права.
А мальчикъ глядитъ зоркими карими глазенками на блестящее собраніе—и вообразите себѣ!—не только не ищетъ права разжалобить сердца милостивыхъ государынь, а, напротивъ, словно бы ищетъ права назваться самымъ невѣжливымъ, дерзкимъ мальчуганомъ, когда-либо обращавшимся за помощью. Онъ весело смѣется и шепчетъ что-то своему угрюмому товарищу, указывая пальцемъ прямо на лицо почтенной предсѣдательницы. Его заинтересовали сѣдыя букли и онъ сообщаетъ свои наблюденія въ полголоса, нисколько не стѣсняясь мѣстомъ, въ которомъ онъ находится. Очевидно, 14° по Реомюру привели его въ игривое настроеніе и онъ, несмотря на знаки стараго товарища, продолжаетъ весело хихикать…
Эта веселость окончательно сгубила мальчика. „Милостивый государыни“ находятъ, что передъ ними испорченный мальчикъ. (Секретарь давно уже это нашелъ). Онѣ совершенно забываютъ, что у многихъ изъ нихъ есть дѣти, и помнятъ только, что передъ ними всклокоченный, грязный мальчишка, съ бойкими глазенками между впалыхъ щекъ и дерзкимъ смѣхомъ.
