Вошедшій нисколько не сконфузился при видѣ такого блестящаго дамскаго собранія и поспѣшилъ только утереть носъ своему мальчугану, любовно оправить его истасканное тоненькое пальтишко, мѣшковато сидѣвшее на худенькомъ маленькомъ тѣлѣ, и снять съ шеи нѣсколько разъ обмотанный вовокругъ ея красный шарфъ. Когда онъ сдѣлалъ все это, то вывелъ мальчугана впередъ съ такимъ торжественнымъ видомъ, точно онъ привелъ передъ собраніе благодѣтельныхъ фей маленькаго королевича, принужденнаго только до времени скрываться въ плохомъ костюмѣ, зябнуть при 20° морозѣ, питаться чертъ знаетъ чѣмъ и ночевать, гдѣ пошлетъ Богъ.
Самъ попечитель этого мальчугана ничѣмъ особеннымъ не отличался отъ тѣхъ нищихъ въ истертыхъ порыжѣлыхъ хламидахъ, когда-то бывшихъ пальмерстонами или альмавивами, (трудно разобрать) „капитановъ“ и „чиновниковъ“, которые пугаютъ дамъ въ уединенныхъ улицахъ и сиплымъ басомъ, и блѣднозелеными, припухлыми лицами, и блестящимъ, пронзительнымъ взоромъ глазъ, выглядывающихъ изъ глубины темныхъ ямъ, не то съ угрозой, не то съ такимъ выраженіемъ страданія, что долго послѣ встрѣчи эти глаза мерещатся и не даютъ спокойно заснуть.
Вошедшій былъ старъ, сѣдъ, старался глядѣть на этотъ разъ привѣтливо, хотя все-таки походилъ на волка, нечаянно изъ лѣса попавшаго въ людское общество. Онъ потеръ грязными руками шею, будто отыскивая куда дѣвался его галстухъ, и оставался въ положеніи сфинкса, въ ожиданіи того времени, когда ему придется заговорить.
Мальчуганъ лѣтъ девяти, очевидно, не желалъ чести быть непремѣнно впереди. Онъ пятился назадъ и успокоился только тогда, когда приблизился къ ногамъ своего товарища и почувствовалъ, какъ знакомая вздрагивавшая рука ласково гладила его косматую, плохо знакомую съ гребенкой, голову.
Появленіе этой странной пары, какъ кажется, не входило въ программу засѣданія „общества истинно бѣдныхъ и нравственныхъ людей“, вслѣдствіе чего не только всѣ „милостивыя государыни“, но и единственный „милостивый государь“
