„А что если тутъ, сейчасъ, при невѣстѣ, она скажетъ какой это негодяй?“
Но прошло мгновеніе, и жалость къ нему смягчила вспышку возмущеннаго сердца. Надежда Порфирьевна употребила усиліе, чтобы побороть волненіе, и поднялась.
Она едва стояла на ногахъ.
— Ну, вотъ и кончено! — проговорила она дрогнувшимъ голосомъ, не поднимая глазъ, и стала прощаться.
— Позвольте васъ познакомить. Мой женихъ, Викторъ Андреевичъ Нерпинъ…
Надежда Порфирьевна чуть-чуть наклонила голову. Молодой человѣкъ, взглянувъ на нее, слегка измѣнился въ лицѣ и постарался скрыть свое смущеніе въ низкомъ, почтительномъ поклонѣ.
— Но что съ вами, голубушка? На васъ лица нѣтъ? — съ безпокойствомъ спросила молодая дѣвушка, только что замѣтившая, что Надежда Порфирьевна блѣдна какъ смерть.
— Устала… Не спала ночь! Прощайте.
— Ахъ, бѣдняжка!.. И все изъ-за моего платья! Пойдемте ко мнѣ, выпейте воды, отдохните, — участливо говорила Людмила Алексѣевна.
И, дружески обхвативъ Надежду Порфирьевну за талію, она пошла съ ней изъ гостиной.
— Не надо, ничего не надо. Я поѣду домой и все пройдетъ.
— Милая! Да вы совсѣмъ больны. Рука ваша какъ ледъ! — тревожно, полная участія, проговорила Людмила Алексѣевна.
Но — странное дѣло! Это ласковое участіе теперь тяготило Надежду Порфирьевну. Въ душѣ ея шевельнулось непріязненное чувство къ той самой дѣвушкѣ, которую такъ любила, и она почти сухо отвѣтила:
— Не безпокойтесь, поправлюсь.
А Людмила Алексѣевна, вся поглощенная счастьемъ, ничего не замѣчавшая, обнимая въ передней Надежду Порфирьевну, шепнула ей:
— Ну что, понравился онъ вамъ?
— Очень! — едва проговорила Надежда Порфирьевна и выбѣжала вонъ.
«А что если тут, сейчас, при невесте, она скажет, какой это негодяй?»
Но прошло мгновение, и жалость к нему смягчила вспышку возмущенного сердца. Надежда Порфирьевна употребила усилие, чтобы побороть волнение, и поднялась.
Она едва стояла на ногах.
— Ну, вот и кончено! — проговорила она дрогнувшим голосом, не поднимая глаз, и стала прощаться.
— Позвольте вас познакомить. Мой жених, Виктор Андреевич Нерпин…
Надежда Порфирьевна чуть-чуть наклонила голову. Молодой человек, взглянув на нее, слегка изменился в лице и постарался скрыть свое смущение в низком, почтительном поклоне.
— Но что с вами, голубушка? На вас лица нет? — с беспокойством спросила молодая девушка, только что заметившая, что Надежда Порфирьевна бледна как смерть.
— Устала… Не спала ночь! Прощайте.
— Ах, бедняжка!.. И все из-за моего платья! Пойдемте ко мне, выпейте воды, отдохните, — участливо говорила Людмила Алексеевна.
И, дружески обхватив Надежду Порфирьевну за талию, она пошла с ней из гостиной.
— Не надо, ничего не надо. Я поеду домой и все пройдет.
— Милая! Да вы совсем больны. Рука ваша как лед! — тревожно, полная участия, проговорила Людмила Алексеевна.
Но — странное дело! Это ласковое участие теперь тяготило Надежду Порфирьевну. В душе ее шевельнулось неприязненное чувство к той самой девушке, которую так любила, и она почти сухо ответила:
— Не беспокойтесь, поправлюсь.
А Людмила Алексеевна, вся поглощенная счастьем, ничего не замечавшая, обнимая в передней Надежду Порфирьевну, шепнула ей:
— Ну что, понравился он вам?
— Очень! — едва проговорила Надежда Порфирьевна и выбежала вон.
