Поздній вечеръ подъ Свѣтло-Христово воскресеніе.
Свѣтъ дешевой лампы на краю большого стола, на которомъ лежитъ свѣтлая юбка неоконченнаго платья, освѣщаетъ маленькую, худощавую женскую фигурку, склонившуюся надъ тихо постукивающей швейной машинкой, и захватываетъ часть небольшой, очень скромно убранной комнаты. Въ темномъ углу ея виднѣется дѣтская кроватка.
Хозяйка этой комнаты, нанимаемой отъ жильцовъ — наборщика съ женой и двумя дѣтьми, — Надежда Порфирьевна Иванова, „дѣвица, дочь статскаго совѣтника“, какъ значится въ ея видѣ на жительство, — торопливо доканчиваетъ щегольское платье. И то она съ нимъ запоздала! Обѣщала принести въ пятницу и затянула до самаго праздника. Но что было дѣлать? Какъ на зло, нѣсколько дней тому назадъ вдругъ захворала маленькая Катя, и Надежда Порфирьевна бросила работу. Она не отходила отъ больного ребенка цѣлыхъ два дня, встревоженная и огорченная при видѣ этого быстро
Поздний вечер под Светло-Христово воскресение.
Свет дешевой лампы на краю большого стола, на котором лежит светлая юбка неоконченного платья, освещает маленькую, худощавую женскую фигурку, склонившуюся над тихо постукивающей швейной машинкой, и захватывает часть небольшой, очень скромно убранной комнаты. В темном углу ее виднеется детская кроватка.
Хозяйка этой комнаты, нанимаемой от жильцов, — наборщика с женой и двумя детьми — Надежда Порфирьевна Иванова, «девица, дочь статского советника», как значится в ее виде на жительство, — торопливо доканчивает щегольское платье. И то она с ним запоздала! Обещала принести в пятницу и затянула до самого праздника. Но что было делать? Как назло, несколько дней тому назад вдруг захворала маленькая Катя, и Надежда Порфирьевна бросила работу. Она не отходила от больного ребенка целых два дня, встревоженная и огорченная при виде этого быстро
