Она чуть-чуть пожала плечами и, принимая еще болѣе равнодушно-презрительный видь, тихо и медленно выговаривая слова, замѣтила:
— Не понимаю, съ чего ты злишься и дѣлаешь сцены? Кажется, довольно ихъ!
Ордынцевъ молчалъ, занятый, казалось, ѣдой, но каждое слово жены раздражало его, напрягая и безъ того натянутые нервы.
А госпожа Ордынцева, хорошо зная чѣмъ пробрать мужа, продолжала все тѣмъ же тихимъ пѣвучимъ голосомъ:
— Мы ждали тебя до пяти часовъ. Тѣт не приходилъ, и я предположила, что ты, желая избавиться отъ нашего общества, пошелъ съ какимъ-нибудь изъ твоихъ друзей-литераторовъ обѣдать въ трактиръ. Вѣдь это не разъ случалось! — прибавила она съ особеннымъ подчеркиваніемъ, хорошо понятнымъ Ордынцеву.
„Шпильки подпускаетъ… дура!“ — мысленно выругалъ Ордынцевъ жену и съ раздраженіемъ сказалъ:
— Вѣдь ты знаешь, что я всегда предупреждаю, когда не обѣдаю дома! Вѣдь ты знаешь?
И, не дождавшись отъ жены признанія, что она это знаетъ, Ордынцевъ продолжалъ:
— Слѣдовательно, вмѣсто нелѣпыхъ предположеній, было бы гораздо проще оставить мнѣ горячій обѣдъ.
— Прикажешь дрова жечь въ ожиданіи, когда ты придешь? И безъ того отъ тебя только и слышишь, что выходитъ много денегъ, хотя, кажется, мы и то живемъ…
— Какъ нищіе? — иронически подсказалъ Ордынцевъ, — Ты вѣчно поешь эту пѣсню!
— А по твоему хорошо? — вызывающе кинула жена. — Едва хватаетъ на самое необходимое.
— Особенно ты похожа на нищую, бѣдная страдалица! — ядовито замѣтилъ Ордынцевъ, оглядывая злыми глазами свою великолѣпную супругу. — Но ужъ извини! На твои изысканные вкусы у меня средствъ цѣтъ…
И проговоривъ эти слова, Ордынцевъ принялся за жаркое.
— Экая мерзость! Даже и мяса порядочнаго не умѣютъ купить!
Ордынцева молчала, придумывая, что бы такое сказать мужу пообиднѣе за его издѣвательства.
— А подкинуть два полѣна, — снова заговорилъ Ордын-
