Надо полагать, что Елена Николаевна была права, выказывая заботливое участіе къ печени своего мужа, такъ какъ лежавшій передъ нимъ докладъ подвергался такимъ помаркамъ, а надписи, восклицательные и вопросительные знаки, ставились имъ въ такомъ изобиліи, точно передъ г. Красногоръ-Ряжскимъ лежалъ не докладъ о „строптивомъ столонаначальникѣ“, а манускриптъ русскаго литератора.
„Строптивый столоначальникъ“, позволившій себѣ въ соборѣ губернскаго города N подойти къ кресту раньше другого, старшаго чиновника, и не уступившій мѣста, несмотря на сдѣланное ему по сему предмету предложеніе, въ докладѣ, составленномъ на основаніи мѣстныхъ донесеній, являлся лишь въ образѣ „строптиваго“ столоначальника, за что господинъ докладчикъ и „полагалъ бы“ уволить столоначальника отъ службы, съ тѣмъ, чтобы впредь его никуда не принимать. Но подъ бойкими литерами карандаша его превосходительства „строптивый столоначальникъ“ мало-по-малу терялъ строптивость на счетъ неблагонамѣренности и началъ постепенно принимать образъ, болѣе похожій на провинціальнаго Мазаніелло, чѣмъ на удрученнаго семействомъ, солиднаго, хотя и „строптиваго столоначальника“.
Карандашъ рѣзво шалилъ по докладу, вычеркивая сбоку краткія сентенціи, вродѣ: „для примѣра прочимъ“, „снисхожденіе, какъ учитъ насъ опытъ, не всегда приноситъ плоды“, „важенъ не самый фактъ, а подкладка его“ и т. п. Въ заключеніе длинный, прямой и уже притупленный карандашъ „въ свою очередь, полагалъ бы“ строптиваго столоначальника…
На этомъ карандашъ замеръ въ рукѣ его превосходительства.
Г. Красногоръ-Ряжскій послалъ ко всѣмъ чертямъ „строптиваго столоначальника“, съ сердцемъ отодвинулъ бумаги и сталъ прислушиваться. Изъ сосѣдней комнаты долетали слабые звуки голоса… Его превосходительство поморщился, всталъ, подошелъ къ двери и тихонько ихъ пріотворилъ....
Въ его ушахъ ясно раздавался ненавистный голосъ „долговязаго“ секретаря, разсказывавшаго нѣжнымъ теноромъ di gracia трогательную повѣсть о посѣщеніи перваго участка истинно бѣдныхъ и нравственныхъ людей. Голосъ его то возвышался до негодующихъ нотъ, то замиралъ, то переходилъ въ тихое журчанье…
