маленькій рабочій столикъ у дивана и полуприкрыла глаза. Свѣтъ лампы освѣтилъ ея поблѣднѣвшее лицо.
— Можно присѣсть, Вавочка? — спросилъ почтительно Борисъ Николаевичъ.
— Садитесь, — съ холодной вѣжливостью отвѣчала она, бросая взглядъ на „этого человѣка“ и снова опуская рѣсницы.
Мужъ опустился въ низенькое кресло и началъ:
— Положимъ, я виноватъ предъ тобой, Вавочка… очень виноватъ, хотя и не въ томъ, въ чемъ ты думаешь… Я велъ себя скверно… кутилъ… проводилъ ночи за картами… постоянно уходилъ изъ дому… былъ къ тебѣ невнимателенъ…
— Вы были жестоки, — вставила Варвара Александровна.
— Согласенъ… Но, Вавочка, милая Вавочка, вспомни, отчего все это вышло… Ты слишкомъ… опекала меня, и я… возмутился… Однако, повѣрь мнѣ, я никогда не переставалъ тебя любить…
— И имѣли любовницъ? — иронически воскликнула Варвара Александровна.
— Я, любовницу?.. Господь съ тобою, Вавочка!
— А эту… вашу… Анну Петровну…
— Анну Петровну!?. Клянусь тебѣ, что между нами ничего не было…
„Лжетъ!“ — подумала Варвара Александровна, но взглядывая въ лицо „этого человѣка“, въ его заблестѣвшіе глаза, которые снова ласкали ее съ давно забытой нѣжностью, Варвара Александровна не стала спорить…
А мужъ продолжалъ:
— Мы съ этой Анной Петровной, правда, иногда встрѣчались… болтали…
— А теперь?..
— Да ея и нѣтъ здѣсь, Вавочка… Она уѣхала заграницу съ какимь-то молодымъ человѣкомъ.
— Но другія ваши любовницы?.. — уже мягче спросила жена.
— Никакихъ никогда у меня не было, Вавочка! — горячо протестовалъ Борисъ Николаевичъ, помня совѣтъ умной няни „не очень виниться“.
И опять, разумѣется, Варвара Александровна, зная мужа, не повѣрила, но, вся охваченная едва сдерживаемымъ волненіемъ близкаго, столь неожиданнаго примиренія, она снова промолчала, готовая простить ему все…
