старуха все совѣтовала не ходить — обождать, пока барыня въ большомъ разстройствѣ чувствъ, и только около полуночи Авдотья Филипповна пришла въ кабинета и сказала:
— Теперь барыня не плачетъ, ступайте, Борисъ Николаевичъ, поговорите. Да только не очень винитесь. Наша сестра этого не любитъ, — конфиденціально прибавила умная няня.
Тукъ-тукъ-тукъ.
— Кто тамъ?
— Это я, Вавочка, — робко и просительно проговорилъ Криницынъ.
— Войдите! — отвѣтилъ дрогнувшій голосъ Варвары Александровны.
Борисъ Николаевичъ вошелъ въ спальню — давно онъ не заглядывалъ въ эту уютную комнату! — и увидѣлъ жену, сидѣвшую на маленькомъ диванчикѣ и перебиравшую какія-то старыя письма — его письма.
— Что вамъ угодно? — строго спросила она, укладывая письма въ ящикъ.
— Я, Вавочка, пришелъ съ тобой поговорить и…
— Намъ не о чемъ съ вами больше говорить, — презрительно перебила Варвара Александровна.
— Вавочка… Такъ неужели это серьезно?.. Ты хочешь бросить меня…
— А вы думали, я шутила? — саркастически усмѣхнулась она. — Да и не все ли вамъ равно?.. Дѣтей вы будете видѣть…
— Но, Вавочка… Позволь сказать… объяснить… Выслушан, ради Бога…
Чѣмъ мягче и нѣжнѣе звучалъ голосъ Бориса Николаевича, тѣмъ надменнѣе и, казалось, холоднѣе становился тонъ Варвары Александровны. Но грудь ея тяжело дышала изъ подъ тонкой ткани капота, губы вздрагивали, рука нервно теребила носовой платокъ.
— Что можете вы объяснить? А впрочемъ, говорите, если вамъ угодно…
И Варвара Александровна пододвинулась впередъ и, откинувъ за плечи распущенные свои волосы, оперлась рукой на
