— Дура, потому и говоритъ! — коротко обрѣзалъ Борись Николаевичъ.
Варвара Александровиа вытянула губы, давая этимъ знатъ, что онъ можетъ ихъ поцѣловать, и горячимъ поцѣлуемъ помиловала его. Однако продиктовала условія: избѣгать встрѣчъ съ этой „дурой“, а то она, въ самомъ дѣлѣ, вообразитъ, что Борись за ней ухаживаетъ. И кромѣ того…
— Что, Вавочка?..
—…Собирай у себя лучше партнеровъ… Разъ, два въ недѣлю, какъ хочешь…
Борису Николаевичу предложеніе это очень не понравилось. Однако на радостяхъ, по случаю помиловаиія, онъ обѣщалъ какъ-нибудь это устроить…
Въ эту минуту чего бы онъ не обѣщалъ?
Варварѣ Александровнѣ казалосъ, что мужъ теперъ настолъко проученъ, что не скоро обнаружитъ духъ неповиновенія. Но она ошиблась. Крутыя мѣры, которыми она думала удержать своего подданнаго, вмѣсто того, чтобы сдѣлать ему благоразумныя уступки, только ускорили приближеніе открытаго бунта.
Прошло два, три дия, что Криницинъ, еще не вполнѣ оправившійся отъ погрома, покорно просиживалъ вечера дома и разъ даже проскучалъ у „симпатичныхъ“ знакомыхъ Варвары Алексаидровны, какъ ужъ онъ снова наровилъ удрать изъ дома, гдѣ чувствовалъ ту подавленность и неодолимую скуку, какую испытываетъ заключенный, хотя бы съ самымъ обожающимъ его тюремщикомъ. Нечего и говорить, что Борисъ Николаевичъ изъ любви къ Вавочкѣ не всегда откровенно заявлялъ, куда онъ уходитъ, и чаще всего называлъ фамилію одного молодого сослуживца, гдѣ часто играли въ карты, хотя вмѣсто картъ преспокойно дулъ себѣ у Палкина красное виио съ какимъ-нибудь пріятелемъ и горячо говорилъ на тему о женской любви, развивая при этомъ самые парадоксальные взгляды насчетъ стѣснительности ея въ неумѣренной дозѣ. А нето уходилъ къ знакомымъ, гдѣ собиралось много народу въ дни журъ-фиксовъ и гдѣ бывала и Анна Петровна. Давая отчетъ о своемъ времяпрепровожденіи, Борисъ Николаевичъ,
